На побывке дядя Отто,
Распивая шнапс с отцом,
Молвил про набор в пехоту.
Я о ней мечтал юнцом.

Главное, чтоб не надули
Вербовщик и командир.
Мне дадут мушкет и пули
И, конечно же, мундир.

Свой редут я не покину,
Мне бы только штык примкнуть.
Не подставлю свою спину,
Если пуля - только в грудь.

Я расправлю смело плечи,
Презирая страх и грусть,
И под вражеской картечью
В штыковую поднимусь.

Доблесть проявлю и волю
И противник будет смят.
Я умру скорее в поле,
Но не отступлю назад.

Мародёрствовать солдату
Мне сказали - не грешно,
Ведь хватает нам зарплаты
Лишь на девок, да вино.

Заслужу в бою отличье
Ратным праведным трудом.
И с награбленной добычей
Возвращусь в свой отчий дом.

Лес, как обычно, полон дичью,
Полон привычным гомоном.
Мы повторяем по всем приличьям
Кличи на птичьем ломаном.
Вычурен вечер, но час развенчан,
Вычищен от величия.
Нечем похвастать на волчьем вече –
Разве своей добычею.

Чёрный мастер принял ставки –
За столом извечный спор:
Кто отправится к удавке,
Кто на плаху под топор,
Кто под пулю, кто на дыбу,
Кто на братов острый нож.
Ах, какой широкий выбор –
Где такой ещё найдёшь!

Вечные прятки, палатки, скатки –
На год вперёд заказаны.
Сердце привычно ночует в пятке –
Прямо напротив разума.
В кратком припадке облатки сладки:
Как-то, да успокоишься.
Гадко скулит по чужой лопатке
Мой пистолет за поясом.

Чёрный мастер мечет карты.
Каждый вечер сердцу мил:
Получи ещё удар ты,
Если прошлый не убил.
Кто пойдёт на завтрак рыбам,
Кто – на ужин воронью.
Ах, какой широкий выбор –
Угадай судьбу свою.

Не страшится граф бродяг.
С ним большая свита.
Слышен громкий лай собак
И стучат копыта.
Но,вернувшись в замок свой,
Обнаружит вскоре,
Что не страшен тать лесной.
Ждёт другое горе.
Звук охотничьих рогов
Гонит дичь из леса.
... В этот час зашла в альков
Юная Инесса.

В замке граф у самой двери
Головной убор примерит.

Стынет графская кровать.
Библии взяв томик,
Граф уехал ночевать
В свой охотный домик.
С ним уехала вся знать
И собачьи своры.
Муж сказал, не нужно ждать,
Он придёт не скоро.
В ночь осталась холостой
Графская невеста
Не бывает же пустой
Роль святого места.

Не вернётся без косули.
А рога ему к лицу ли?

Песнь юного повесы

Прокрадусь я к ней тишком
(я же молод, право).
Будет маленьким грешком
Наша с ней забава.
Ночь, конечно, впереди,
Но, без всяких версий,
Я прижму к своей груди
Юной девы перси.
Прошепчу на ушко ей:
- Нет тебя прекрасней!
Цвет ланит любви моей
Станет ярко красным.

Пусть охотится супруг,
Лишь бы не вернулся вдруг.

Не сдержать порыв мне свой,
Вся горит милашка.
И летит с меня долой
Чёртова рубашка.
Ненасытна плоть её,
И рукой несмелой,
Сбив дыхание своё,
Мне ласкают тело.
Подо мной скрипит матрас,
Но идёт сраженье!
И она в который раз
Терпит пораженье.

Не услышали мы даже,
Как минУла третья стража.

Не без явственных надежд
На повтор интрижки,
Я забрал комок одежд
И сказал малышке:
- Ты сейчас меня прости,
Ухожу в печали.
Лучше раньше мне уйти
Чтоб не повстречали.
Я теперь пойду к друзьям
С угнетённой рожей.
Выдать чувства мне нельзя,
Честь твоя дороже.

Промочить пойду в охотку
Славным Вельтским пивом глотку.

В инициале подписи, в объятиях прощальных,
В игристом звоне золота – не всё ли Вам равно? –
Вы обронили в прошлое свою крупицу тайны,
Кусочек информации с бобовое зерно.
Придёт пора – потянется побегом ядовитым
По бороздам беспечности Ваш давешний посев.
Всё тайное когда-нибудь становится открытым,
И главное – узнать о нём немного раньше всех.

Порадуй нас, прошлое, знаний подай нам,
Подай нам чужих прегрешений взаймы.
Как тайна прекрасна, когда она тайна,
Когда будоражит людские умы.

В великой силе знания спасенье от колодок,
Из жизненных болот она потянет за собой
И чёрною гарротою зайдёт за подбородок,
Излишне выступающий и просто волевой.
Как перед ней сановники склоняются и тают!
Как перед ней правители меняются в лице!
Она чинам не молится и шапок не ломает –
Она ломает головы, как молотильный цеп.

Порадуй нас, прошлое, знаний подай нам,
Подай нам чужих прегрешений взаймы.
Как тайна прекрасна, когда она тайна,
Когда будоражит людские умы.

Получил вчера заказ!
В захламлённой келье
Приготовлю я сейчас
Колдовское зелье.

Здесь, куда ни бросишь взгляд,
Колбы, да реторты,
На гвоздях пучки висят
Трав любого сорта.

На подстилке чёрный кот,
Спит зимой и летом.
От чужих он стережёт
Все мои секреты.

На столешнице лежит
Череп человечий.
И унылый этот вид
Освещают свечи.

Мне подскажет фолиант
Вещий, мудрый, старый,
Как мне выбрать вариант
Специй для отвара.

На краю стола сложу
Травяные сборы,
Пару унций слизи, вшу,
Корень мандрагоры.

Очень важно не забыть,
Делая всё в спешке,
В эту кучку положить
Козии орешки.

Жабу подсушил к утру -
Косточки так хрупки.
Я потом их разотру
Пестиками в ступке.

Брошу жала змей в горшок,
Фунт болотной тины,
И для вязкости комок
Старой паутины.

Всё отправлю в кипяток
Равными частями
И добавлю порошок
С пылью и костями.

Мой отвар почти готов.
Заговор окончив,
Результат своих трудов
Я налью в флакончик.

Ведь ландграф придёт за ним
Завтра до рассвета.
Я с заказчиком своим
Поделюсь секретом:

- Деву, пригласи в свой дом.
Чтоб добиться цели,
Ей в бокал с хмельным вином
Капни каплю зелья.

Выпьет пусть напиток тот.
И в теченье часа
Дева точно упадёт
В руки ловеласа.

Сердце стучится под чёрным платьем,
Изголодавшись в домашней сытости.
В душу вползают слова-заклятья –
Шёпот отчаянья: «Выпусти! Выпусти!»
Чёрные пальцы впиваются в локоны,
И поцелуи на шее беснуются.
Я открываю все двери и окна.
Я выпускаю её на улицу.

Снова она расправляет крылья,
Снова светила, как свечи, тушит,
Снова, рассыпавшись чёрной пылью,
В городе ищет чужие души.
Ночь облепляет пустой каркас,
И, изготовившись для броска,
Тень оживает огнями глаз
И обнажает хищный оскал.

Небо протравлено аквафортом,
Страсть побеждает в борьбе с неверием,
И, как и прежде, в живых ретортах
Ищет спасительный мой магистериум.
Яркая вспышка предсмертных судорог:
Жизнь переходит во вздох с проклятием…
Пусть далеко молодое утро –
Залитый светом, я буду ждать её.

Струны к рукам припадают игриво,
Не соблюдая приличий и терций,
И под железными рёбрами грифа
Я ощущаю дрожащее сердце.
Ночь облепляет пустой каркас,
И, изготовившись для броска,
Тень оживает огнями глаз
И обнажает хищный оскал.

Тени ночные разогнаны шваброй
С оста спешащей на смену денницы,
Медленно тают в своих канделябрах
Звёзды, уставшие за ночь трудиться.
Локоны трав, что взлохмачены ночью,
Бризом морским аккуратно разглажены,
Чёрное платье разодрано в клочья,
Предан забвенью след губ напомаженных.

С леса доносятся птичии трели,
Что оставались с вечери неспетыми,
Слышатся звуки пастушьей свирели,
Весь заполняя эфир флажолетами.
Вышли на солнышко божии твари.
Всюду царят тишина и покой.
Страхи ночные погибли в пожаре
Вечной борьбы между светом и тьмой.

Александре

Сестрица достала сентябрьский веер,
И снова мечты горят.
Мне трудно привыкнуть, что рано темнеет –
Которую жизнь подряд.
Я мог бы ей сниться. Я спорил бы с нею –
Но много ли пользы в том?
Сестрица достала сентябрьский веер –
Наверное, мыслям в тон.

Но плачет стекло и дрожит черепица.
Ах, как тебе шло твоё лето, сестрица!
Задёрнуты звёзды в вечернем окне,
И чувствую слёзы я в сладком вине.

Поют об ушедшем осенние стаи,
Направив свой клин на юг.
Мне трудно поверить, что поздно светает
В моём золотом раю.
Но даже и этого света хватает,
Чтоб выжечь над прошлым нимб.
Поют об ушедшем осенние стаи –
И я подпеваю им.

Возможно, смешно в старой памяти рыться,
Но как тебе шло твоё лето, сестрица!
И песня другая, играй – не играй.
И слёзы в бокале идут через край.

Сестрица достала сентябрьский веер,
И снова мечты горят.
Мне трудно привыкнуть, что рано темнеет –
Которую жизнь подряд,
Но я проявляюсь в сумбурных обрывках
Видений её лесных.
И снова сестрица мне дарит улыбку
И первый бутон весны.

Сынок, ты поверь мне, тебе я не враг,
Бывал в передрягах разных,
На смену унынью придёт Вайхнахтстаг -
Святой и радостный праздник.
Застолье обильное после поста,
А ты, в настроеньи игривом,
Отметишь рожденье младенца Христа
Вертепом, весельем и пивом.

Ты в жизни своей не довольствуйся малым,
Бери от неё сполна,
И зря не рыдай над пустым бокалом,
А лучше добавь вина.

Да ты не смотри, на то что я стар,
Ведь память моя свежа.
И я, бывало, знавал страсти жар,
От грешной любви дрожа.
А, если она не вернётся к тебе,
Ты эту фройляйн забудь,
Доверься спокойно своей судьбе
И продолжай свой путь.

Ты в жизни своей не довольствуйся малым,
Пусть льётся вино через край.
Зажги лучше трубку своим кресалом,
Кури, и ещё наливай.

Сожми крепче зубы, сдержи тихий стон,
Найдётся ещё не одна.
И выбрось из сердца обидчицу вон,
Пусть переживает она.
Всё горе твоё улетучится днём.
У нас есть ещё вино?
Плесни-ка, а то я в бокале своём
Вижу пустое дно.

Что ж, юнга, тебе раскисать не пристало.
Вот мы и дождались зарю.
Смотри, уже солнце становится алым...
Поспи. Ну а я покурю.

Над нашим судёнышком чайка реет.
Уже скоро склянки пробьют.
Пусть сон безмятежный тебе навеет
Мечты про домашний уют.
А ветер студёный сквозит между леер,
И снежные тучи вверху.
Зачем же сестрице осенний веер?
Ей нужно готовить доху.

Что было вчера золотым и веселым,
Становится все бледней.
Ступаю по кронам, сметая подолом
Роскошный убор с ветвей.
Ложатся листья, взлетая с веток,
На косы и рукава,
Все радости мне - теплый шепот ветра,
Все горести - трын-трава.

Последнее золото скоро исчезнет.
Я выпущу песни гулять в поднебесье,
Когда умирает задумчивый день,
И тает сквозная древесная сень.

Рябиновой горечи красные кисти
На будущем и былом.
И падают листья, как светлые мысли,
Рожденные вешним теплом.
Ложатся устало косые тени,
На лунные берега,
И медленно пьют тишину олени,
К воде опустив рога.

Что в землю легло, то уже не воскреснет,
И ветер уносит опавшие песни,
По ним, облетевшим, душа не болит -
Их память моя навсегда сохранит.

И все повторится, а осенью - снова
Листве по лесам гореть.
Роняя созревшего, звонкого слова
Золото, сталь и медь.
На них не купить ни любви, ни славы,
Из них не сковать клинка,
Но можно сплести дорогую оправу
Рябинового венка.

И снова считать облака, как ступени,
Смеяться, и петь, и дарить вдохновенье,
Забыться в метельном, беспамятном сне -
И в душах поэтов взойти по весне.

Всё то, что казалось божественным даром,
Стало совсем простуженным.
Ещё недавно пылало пожаром
Крон золоченных кружево.
Раскрашено небо мышиною кистью,
Нахмурилось, как перед битвой.
И ветер с осенних деревьев листья
Срезает порывом-бритвой.

Но это природа! И я знаю точно,
Что смена времён не бывает порочной.
Весной будет лес тёплым солнцем согрет.
И вновь обретёт вдохновенье поэт.

Прозрачным ледком покрываются лужи,
Дождями забытые редкими,
Кустарник стоит в предвкушении стужи,
Стуча обнажёнными ветками,
Уже холода затаились в низине,
Зима упивается властью,
И только кровавые грозди рябины
Теперь наливаются сластью.

Я знаю вкус ягоды в эту погоду,
Ведь после мороза она слаще мёда.
Любуйся, поэт,пока радуют взгляд -
Склюют снегири этот алый наряд.

Сбиваются в чёрные стаи вороны,
Галдят, как толпа на пожаре.
И ели в наряде из хвои зелёной
Красуются, словно бояре.
Из чащи несётся лосиный рёв трубный,
Манящий доверчивых самок.
А в горной долине стоит неприступный
Продрогший от сырости замок.

И этот пейзаж всех поэтов на свете
Заставит забыть на мгновенье о лете.
И от умиленья шальная слеза
Случайно ему набежит на глаза.

Отважные судари, юность столицы,
Я вижу по лицам, кто истинный рыцарь!
Но ваша душа, не размерив разбег,
Попала в обыденный развитый век.
Ну где, расскажите, на краешке куцем
Душе развернуться в свой истинный рост,
Плечу раззудеться, руке размахнуться,
Чтоб шагу не сделал – а славой оброс?
Бойцы-удальцы, смельчаки-одиночки,
Я ваше спасенье везу в этой бочке:
Для зрелого духа в зелёных летах –
Два талера штука и три на пятак.

Ах, подвиги, подвиги, подвиги!
Румяные, пьяные подвиги!
Что может быть лучше на полднике
Горячею летней порой?
Ах, подвиги, подвиги, подвиги!
Опасные, разные подвиги!
И хоть во дворце, хоть в клоповнике
Почувствуй себя как герой!

Кому-то погорше, кому-то послаще,
Но вкус настоящий и запах манящий –
Уж сколько хранится, а чудо как свеж.
Стирая границы, вгрызайся и ешь.
Коварно клокочет под пяткой инферно
И, верно, виверна сужает круги.
Пока всё как надо – дерись достоверно,
А чувствуешь: скверно – наплюй и беги!..
Судьба непутёва – и в том её свойство.
Бери себе новый кусок и геройствуй.
Покуда хватает душе куражу,
Границы стирая, вгрызайся и жуй.

Ах, подвиги, подвиги, подвиги!
Румяные, пьяные подвиги!
Что может быть лучше на полднике
Горячею летней порой?
Ах, подвиги, подвиги, подвиги!
Опасные, разные подвиги!
И хоть во дворце, хоть в клоповнике
Почувствуй себя как герой!

Драконы, горгоны, грифоны, горгульи,
И хищные гули в нас тычут рогули
И крутят нам дули десятками рук.
Врагу ли скулить над нехваткою слуг?
Далёко ли, близко ль, подводный епископ
Всю рыбу потрескал и сети порвал,
Всё море обрыскал, всю сушу обрызгал.
Тебе остаётся придумать финал.
Прославь своё имя в легендах и мифах.
О том, как ты бился и, славно разбив их,
Ушёл от почёта во тьму налегке…
Хоть будет, о чём рассказать в кабаке.

Ах, подвиги, подвиги, подвиги!
Румяные, пьяные подвиги!
Что может быть лучше на полднике
Горячею летней порой?
Ах, подвиги, подвиги, подвиги!
Опасные, разные подвиги!
И хоть во дворце, хоть в клоповнике
Почувствуй себя как герой!

Бреду по улице холодной
Небритый, грязный и голодный.
Из окон и дверей трактира
Несётся гул чужого пира.
А у меня в моих штанинах
Нет ни дуката, ни цехина.
Из всех моих наличных денег
Там завалялся только пфенниг.

Я заглянул в окно, а там
Веселье, шутки, песни, гам.
Увидя столько снеди вкусной.
От зависти мне стало грустно,
А сытных яств чудесный вид
Лишь раздразнил мой аппетит.
Конечно, потекут из уст
И слюнки, коль желудок пуст.

Мои проблемы прозаичны.
О них и думать неприлично.
Во мне мечта одна живёт -
Набить бы чем-нибудь живот.
И я б рискнул на подвиг ратный
Пойти, чтоб харч достать бесплатно.

Как я люблю свиные ножки,
Гарнир с рассыпчатой картошкой,
Листочки мяты с кресс-салатом
И артишоки со шпинатом,
Да лук, зажаренный колечком,
Изъятый из горячей печки.
А сколь приятны потроха
Из заливного петуха,

И рыба жаренная, с кожей
На золотой дукат похожей.
Из глиняных горшков густое
Парит горячее жаркое,
На медных блюдах стройно в ряд
Бараньи рёбрышки лежат.
Обилье чеснока и перца
В них заставляет сжаться сердце.

От вида этих чудных блюд
Кишки утробный гимн поют:
"О чём мечтаешь, идиот?"
А, всё ж, под ложечкой сосёт.
И я о подвигах забуду,
Когда еду себе добуду.

Несёт проворно фрау Фанни
Всем пиво в запотевшем жбане,
Чтоб охладить пустые ссоры.
И спорщики притихли скоро.
Всё стало мирно, как в начале,
И снова тосты зазвучали,
И гости вновь запели песни...
А я голодный, хоть ты тресни.

Я б прекратил свой пир не скоро.
Пусть назовут меня - обжорой,
Да был бы в сытости живот,
Ну, а молва людей - не в счёт.
Уф-ф! Может довести до гроба
Столь ненасытная утроба.
Коль беспросветен твой удел,
Всё б, кажется, глазами съел.

Не утолить глазами голод.
А в голове стучит, как молот,
Одна лишь мысль - "Прочь, аппетит!
Обилье яств мне не грозит.
Поскольку я сегодня нищий,
Нет сил на подвиг, ради пищи".

Эх, предложила б мне кухарка
Немного потрошков да чарку
Вина поместий Остерланда,
Что горячит гортань и гланды
(А то язык от жажды пухнет),
Позволила б побыть на кухне
В тепле, хотя бы у порога,
Чтоб мог расслабиться немного,

Забыл напасти и невзгоды
И холод в это время года...
Да-а! Видно, мне поесть не светит -
Нет места мне на всей планете.
Пойду... Я видел у дороги
Заброшенный сарай убогий,
Черпну воды из речки кружкой
И кончу трапезу горбушкой.

Пусть ночью мне приснится подвиг,
Который совершил брат Лодвиг,
Что с сарацином пал в бою.
Он защищал не честь свою,
А Крест Святой и Гроб Господень
Чем славу заслужил в народе.

Как тяжко разговаривать с приезжими,
Живущими у времени в хвосте,
Когда душа свободами изнежена,
Привыкши к разделению властей.
И сердце у меня болит заранее,
Предчувствуя зелёную тоску,
Надуманное недопонимание
И злостную стагнацию в мозгу.

Но опять прославляю свободу я,
Подымаясь на старый помост,
Как за кафедрою, за колодою,
Вырастает мой красный колосс.
И зачем этот мир притворяется:
И у нас, и у них за бугром
Власть всегда хорошо разделяется,
Если грамотно бить топором.

Мы скинули сословия с раската
На копьями поднявшийся закон,
Мы уравняли бедных и богатых,
По гонору скользнули резаком.
И я как жрец свободных интересов
Увидел непосредственно вблизи
Систему сдержек и противовесов:
Кто не сдержался – стало быть, виси.

Но культура на месте не топчется,
И для пущей её красоты
Я ровняю неровное общество,
Как садовник ровняет кусты.
Пусть чистилище душами давится –
Только радость мою не унять
От того, что свобода и равенство
Освятили свободу равнять.

Сказанья Библии гласят,
Что в Рай попасть непросто. Верю!
Открыты настежь только двери,
Ведущие лишь в вечный Ад.

И каждый грешник даже рад
На век прикован быть к галере,
Чем плавать в раскалённой сере
И обонять жаровен чад.

Что ж, нечестивец, не забудь,
Что выбирая грешный путь
В земной юдоли нашей жизни,

Ты лишь на муки обречён,
А сад Эдемский только сон.
Не лги себе. Готовься к тризне!

Песня еретика о системе противовесов

И в нашем веке, как и встарь,
Не суждено мне, как изгою,
Идти Эдемскою тропою
К воротам, что хранит ключарь.

Пусть ждёт меня там плоти гарь,
Котлы с расплавленной смолою,
Но это лучше, я не скрою,
Чем наизусть учить тропарь.

И станет легче мне от бед,
Когда стенать начнёт сосед.
А жизнь в Раю твоя - убога.

Ведь даже лучшие умы
Там будут в хоре петь псалмы
И славословить вечно Бога.

В незапамятный век, в позабытом году
Было время и проще, и злее.
Разродилась земля, городам на беду,
Чёрной тенью крылатого змея.
И, тяжёлую чашу судеб накренив,
Он хватал их клыкастою бездной.
Только ангел небесный вступился за них,
Грозный, доблестный и неизвестный.

Четыре недели они воевали,
И солнце боялось отсчитывать дни.
И эхо звенело ударами стали
По чёрным пластинам змеиной брони.
И сгинул нечистый в вулкановом жерле,
Терпя пораженье у южных трясин.
А ангел спустился на грешную землю
И в то же мгновенье забылся без сил.

Но стекались к уснувшему дети земли
В ликованье и трепете веры
И на пышное ложе его отнесли
Под хрустальные своды пещеры.
Его лик вышивали на лентах знамён,
Короли выходили к толпе с ним.
И толпа отвечала, слагая о нём
Золотые бродячие песни:

Наш ангел воспрянет и крылья расправит.
И снова поднимет сияющий меч,
Чтоб зло изничтожить от края до края,
Чтоб праведный мир от неправды сберечь.
Наш добрый хранитель, ниспосланный Раем,
Наш доблестный рыцарь, святой херувим,
Мы все как один на тебя уповаем
И образ твой светлый навеки храним.

Но слуга одного из коварных владык
(До чего не докатится мерзость!)
Караульных минуя, в пещеру проник,
Чтобы ангелу крылья подрезать.
Только падает серп из потеющих рук,
И от ужаса чувства немеют:
На запястьях у ангела кольца гадюк,
В сердце нож и удавка на шее.

Наш ангел воспрянет и крылья расправит.
И снова поднимет сияющий меч,
Чтоб зло изничтожить от края до края,
Чтоб праведный мир от неправды сберечь.
Наш добрый хранитель, ниспосланный Раем,
Наш доблестный рыцарь, святой херувим,
Мы все как один на тебя уповаем
И образ твой светлый навеки храним.

Как часто изверги порой
Горазды к добрым действам.
Бывает так же, что святой
Способен на злодейство.
Как под личиной распознать
Злодея-супостата?
Кто в жизни агнец, кто есть тать,
Ведь оба же крылаты.

Вот так и актёр-лицедей
Удачи, волненья и боли
Скрывает в сияньи свечей
Под маской сценической роли.

Песни лицедеев

Лишь только въедет наш фургон
На площадь городскую,
К нему народ со всех сторон
Стекается ликуя.
И восхищаясь видом фей
Под аркой нашей сцены,
Все затихают, ждут страстей:
Лжи, драк, любви, измены.

А жизнь наша зыбка, как дым.
По роли актёров не стоит
Судить, что присуще им:
Кто счастья, кто кары достоин.

Песня трагика

Я клялся тщетно целый акт
В своей любви принцессе,
И найден, наконец, контакт,
Но ждёт нас смерть по пьесе.
Ну а в быту - страстей я раб,
Ценю вино и пиво,
Люблю пожрать, охоч до баб.
И я живу красиво.

А жизнь наша зыбка, как дым,
В ней вёдро бывают и грозы.
На смену утехам ночным
Игрой вызываю я слёзы.

Песня комика

Смеяться надо мной не грех
(сам хохочу, не скрою),
И вызываю дикий смех
У всех своей игрою.
Но возвращаясь в поздний час
В фургон с женой больною -
Мои глаза в который раз
Наполнятся слезою.

А жизнь наша зыбка, как дым,
В ней смешаны горечь и сладость.
Взамен огорченьям ночным
На сцене дарю людям радость.

Песня простака

По пьесе я простак. И, что ж?
Меня любой надует.
Но автор (что с него возьмёшь?)
Неверно роль трактует.
Пусть незаметен я и тих,
Себе-то на уме я.
И, если нужно, я других
Перехитрить сумею.

А жизнь наша зыбка, как дым:
Вчера пусть меня обманули,
Но днесь надувалам своим
Я продемонстрирую дули.

Песня инженю

Злодей в спектакле - трус и жмот,
Нет, он не принц прекрасный.
Пошлю его и он поймёт -
Усилия напрасны.
Пусть в пьесе мой язык остёр,
Отбрить любого сможет,
Но каждый день антрепренёр
Меня в постель уложит.

А жизнь наша зыбка, как дым,
Удачи есть в ней и напасти.
На смену слезинкам ночным
Когда-нибудь явится счастье.

Песня кассира

Хожу покорно по рядам
С протянутою шляпой,
Вон, фрау бросила к ногам
Свой жалкий пфенниг на пол.
Я, всё ж, монетку подниму
С приветливой улыбкой,
(Нам неприятность ни к чему,
Ведь статус театра - хлипкий).

А наши доходы - мираж,
Концы бы свести нам с концами.
И метим по жизни путь наш
Мелькающими городами.

Песня дракона

По мифам, испокон веков,
Землёй рождённый,
Я был свободен от грехов,
Как махаоны.

Во снах я бабочкою был,
Порхал над садом,
Но мир меня провозгласил
Исчадьем ада.

Я за добро платил добром,
Пел на рассвете,
Мои чешуйки серебром
Сверкали в свете.

Но люди, изрыгая гнев,
Меня изгнали.
Мои чешуйки, почернев,
Красу теряли.

Я для жилья нашёл провал -
Вулкан опавший,
И только пламенем пугал
Всех докучавших.

Произвела меня земля,
Ну, что ж такого?
Леса, долины и поля -
Её основа.

А люд, забыв про землю-мать,
Что родит хлеб им,
Молилися - "Дарит благодать -
Рождённый небом.

Он незлобив, безгрешен, мил,
Всё сделать может.
И он не пожалеет сил
Зло уничтожить".

Меня Георгий победил
И я убит им,
С коня копьём меня разил,
Топтал копытом.

Повержен я среди могил
В грязи и в пыли.
Заметьте, ведь не я убил -
Меня убили.

А он, вернувшись на "парнас",
Воспет поэтом.
Так кто же злыдень был из нас:
Я или этот?

Я ел пыльцу, не города,
В садах летая.
К чему приводит иногда
Молва людская.

Шагает время, как солдатики на марше,
И я опять встаю – я старший среди старших.
Пусть мир изменчив и лукав,
Но у меня похожий нрав,
И я держу его в руках своих монарших.

Весёлый день, дворцовый сад, почтенный герцог
Опять читает мне доклад, играя в серсо,
О положении в стране,
О том, что мы не наравне,
А впереди и на коне с горячим сердцем.

Поёт листва, поют актёры, и прелаты,
И на галерах осуждённые пираты.
Поют обрывки новых глав
И отраженья в зеркалах –
Поют о том, какой я славный император.

В моей ладони вьются жизненные нити,
И предстаю я как защитник и блюститель
Перед небесной правотой…
И ничего, что молодой!
Ведь, ничего, что молодой?.. Ну, подтвердите…

За окном светлеет ночь,
Петухи пропели,
Сладкий сон уходит прочь,
Спрятавшись в постели.

Время покидать кровать
Да доить корову.
Мамка собралась рожать
Братика второго

И на мне сейчас весь дом.
Беспорядок жуткий.
Успеваю я с трудом
Уложиться в сутки.

Нынче мне не повезло,
Полон таз пелёнок.
Раскричался, как назло
Маленький ребёнок.

Суну я ему рожок
С просяною кашей,
- "Потерпи чуть-чуть, дружок,
До вечери нашей.

Слёзки ручкою утри,
Брось, не надо плакать.
За окном и так с зари
Мелкий дождь и слякоть.

Разведу огонь в печи,
Вымою посуду.
Только, милый, не кричи,
Потерпи покуда".

За стеной уснула мать
Кашляет натужно.
Ей водички бы подать,
Да готовить нужно.

У ноги скулит щенок,
Воет неустанно.
Мой отец ушёл в шинок
И вернётся пьяным.

Мне до ужина успеть
Пол бы вымыть надо,
А не то отцова плеть
Будет мне наградой.

И пока котёл кипит,
Отправляюсь в сени -
Там ведро с водой стоит
И дубовый веник.
........................................................

Сытный клопс готов давно,
В люльке брат лопочет.
Серп луны глядит в окно.
День склонился к ночи.

Под собой не чую ног,
Спать хочу... А завтра,
Лишь зардеется восток,
Вновь готовить завтрак.

Ночью мне приснится принц
Во дворце монаршем.
Он лицом - ну точно Фриц
(сын соседа старший).

Принц на ушко мне шептал
О стране, о бедах,
Что какой-то генерал
Упустил победу,

О муштре в своих войсках,
Об интригах знати,
Жизнь не радость, а тоска...
Ну зачем всё знать мне.

То ли дело, мой сосед -
Вид его небрежн.
И у Фрица много бед,
Но со мной он нежен.

С ним я выйду в палисад
Обниму несмело,
Будет он безмерно рад,
Коль прильну я телом.

Уведёт меня в сенник...
Время быстротечно.
Я молюсь, чтоб этот миг
Длился бесконечно.

Das Lied des Richter

Не молод я, но не старик.
И к возраженьям не привык.
На мне напудренный парик
И мантия Фемиды.
И я решаю, как хочу
Кого похлопать по плечу,
Кого отправить к палачу,
Кому простить обиды.

Я презираю всех ловчил.
Еврея нынче я судил,
Который герцога ссудил
Деньгами под проценты.
Но герцог мзду пообещал.
И, как порядочный вассал,
Жиду я в иске отказал,
Придумав аргументы.

Все, кто грешит на правый суд,
Мне скромный дар всегда несут,
Ведь должен окупаться труд,
Об этом всем известно.
И я доволен сам собой.
Теперь пора мне на покой.
Что напортачил суд земной,
Исправит суд небесный.

Сколько дел, совершённых за день,
И имён сожжено в печи.
Сколько душ оседает в яде
Над седым огоньком свечи.
В небе гаснут мои молитвы,
Заклинания дух дробят.
Но из чисел и алфавитов
Я опять возвожу себя.

Мысли выжаты, вышиты
Золотом на страницах,
Выходом из темницы
На новые рубежи.
Но чем ближе ты, выше ты,
Тем боязней оступиться,
Кануть в чужие лица
И бездну своей души.

Время стелется по паркету
Лепестками опавших роз.
Как обидно найти ответы,
До конца не задав вопрос.
Как природа забавна в гриме,
В треуголках и колпаках.
И сгоревшее утром имя
Расцветает в моих руках.

Мысли выжаты, вышиты
Золотом на страницах,
Выходом из темницы
На новые рубежи.
Но чем ближе ты, выше ты,
Тем боязней оступиться,
Кануть в чужие лица
И бездну своей души.

Пусть я не грамотен. Не знаю
Ни алфавита, ни цифирь,
На память знаю лишь псалтырь,
Но в облаках я не витаю.

И мне не до оценки душ.
В земных заботах день мой длится.
Ведь мне приходится вдовицу-
Невестку содержать к тому ж.

Мне не забыть святой обет,
Мной данный умершему сыну,
Который от чумы покинул
Сей грешный мир в расцвете лет.

Я обхожусь без всяких слуг.
В моей цирюльне очень тесно.
В ней оборудовано место
Одно, но для любых услуг.

Уже годам теряю счёт.
Давно открыл своё я дело.
Моё зерцало потускнело.
Тружусь все сутки напролёт.

По нашей части всё умею:
Готов причёску уложить,
Или любой парик завить,
А надо - наголо обрею.

Зуб удалю, суставы вправлю,
Берусь болезным кровь пустить,
Могу пилюлю предложить
Или пиявки им поставлю.

С утра, произнеся молитву,
Кручусь, как белка целый день.
На стенке кожаный ремень,
Которым часто правлю бритву.

Есть помазок, кусочек мыла,
Румяна, пудра, крем густой,
Флакон с Колонскою водой,
Что мать-покойница любила,

Микстуры , ножницы, пинцет...
Нет, не обижен я судьбою,
Ведь от клиентов нет отбоя.
Но вот достатка в доме нет.

Да что об этом говорить?
Едва свожу концы с концами.
Теперь задумайтесь-ка сами,
Когда мне алфавит учить.

Есть у разумов услада,
И отрада у сердец:
У воителя – награда,
У правителя – дворец,
У ценителя – эклога,
У бретёра – пух и прах,
А у дьявола – дорога
В Герценгеймерских горах.

Золото червонное,
Дьявольская сеть,
Пешего ли, конного –
Путника приветь.
Конного ли, пешего –
Сказкою потешь его,
От судьбы отрежь его
И клеймом пометь.

Горожанин тратит время
В бесконечной суете.
Месит герцог окруженье
На седьмой своей воде.
В поученья дней минувших
Окунается монах.
Ну а дьявол копит души
В Герценгеймерских горах.

Знай себе помешивай
Тропы да пути.
Конного ли, пешего –
Трудно ли свести.
Пешего ли, конного –
В шею, да в загон его,
Где ему законною
Шерстью обрасти.

И по пастбищам зелёным,
Средь серебряной росы
Ходят тучные бароны,
Тонкорунные купцы,
Ходят юноша и старец,
Ходят книжник и дурак
В мирно блеющей отаре
В Герценгеймерских горах.

С двенадцати я лет пасу
Коров, овец и коз барона.
Тогда я был мальцом зелёным
И пас их в поле и в лесу.
Теперь доверил мне барон
Пасти его свиное стадо,
И мне с утра уже не надо
Идти в коровник и в загон
Овечий.

Я теперь иду
К прелестным, толстым,милым свинкам.
Чтоб почесать бока и спинки.
В корыто положить еду -
Бадью картофеля, редис,,
Коренья брюквы, пшённой каши,
Кастрюлю скисшей простокваши,
Добавлю хлеб, свекольный лист.

В сад за крапивою схожу.
Её я порублю лопатой,
Чтоб не обжечься поросятам,
Когда их к матке подложу.
Ещё подсыплю желудей.
Потом всех щёткою почищу.
Они тогда бывают чище
Всех наших дворовых людей.

Когда прогреется земля,
Я отгоню всех свинок в рощу,
Ведь боровам намного проще
Искать в той роще трюфеля.
Всё, что найдут, я соберу,
На кухню отнесу к кухарке,
Отдам весь урожай для жарки
На пир в вечернюю пору.

Хозяин наш гостей позвал,
(наверно он приём затеял).
А я ослушаться не смею
Барона, коль он приказал.
Вот так проходит целый день
В борьбе за сытость подопечных
И только вечером беспечно
Могу себе позволить лень.

Есть, говорят,
Там, где закат
Целует в губы прибой,
Такая страна,
Где утром луна
Спускается на покой.
Там маки горят,
Долины наряд
Синеет цветущим льном,
И чаши холмов
До самых краев
Наполнены волшебством.

Под сенью лесной
Зимой и весной
Цветы струят аромат,
И легок там путь,
Но бойся уснуть -
Уже не придешь назад.
В туманной тиши
Коснется души
Чарующей песни звук,
И сердце замрет,
И кровь запоет,
И выпадет меч из рук.

И все, чем ты жил,
Чем ты дорожил,
Рассеется, словно дым,
И лунной тропой
За песней ночной
Ты молча уйдешь в холмы.
Там столько чудес -
Там каменный лес
И каменные цветы...
Забудешь навек
Про солнце и снег,
Про звезды и ветер ты.

Под ласку речей,
Улыбку очей
Забудешь про белый свет,
Отдашь себя им,
И мигом одним
Покажутся сотни лет,
Ведь та, что поет,
Чарует, зовет,
Не знает горя и слез,
Огня горячей,
Снегов холодней,
Прекраснее летних звезд.

Коль ты певец,
Подземный дворец
Отныне твой вечный дом.
Будешь внимать
Опять и опять
Песням дев под холмом,
Как жаждущий в зной
Над звонкой волной,
К музыке припадешь,
Слух заградить,
Уйти и забыть
Сил в себе не найдешь.

Лишь рыцарь бы смог,
Вспомнив свой долг,
Вдруг попросить: "Отпусти!"
И дева холмов,
Растаяв, как сон,
Печально вздохнет: "Прости..."
Не вспомнишь пути -
Проснешься один,
Умытый ночной росой.
Но к людям придешь,
И с дрожью поймешь,
Что ты им теперь чужой.

Пока ты внимал
Волшебным словам,
Минуло три сотни лет.
Ни к полым холмам,
Ни к прежним годам
Обратной дороги нет.
Усталой душе
Нет счастья уже,
В седых глазах - пустота.
И только во сне
При полной луне
Приснится порою - Та...

В горах, что за полем,
Попал к злобным троллям,
Колдующим над огнём.
Меня соблазнило
Стоять у горнила
И золото плавить в нём,
Раскладывать ловко
В подземных кладовках
Алмазы в сотни карат,
Гранаты, топазы,
Сапфир, христопразы -
Всё, чем Вандервельт богат.

Я, думаю, всё же
Побыть в моей коже
Любой был бы только рад.
Хотя б на мгновенье
Увидеть каменья,
Потрогать руками клад.
Такое приятство
Пощупать богатство,
О трате его мечтать,
Предаться б пороку...
Да, что в этом проку,
Его ж невозможно взять.

Из горной породы
Я б взял самородок
Один (мне и он - благодать).
А лучше б хоть мельком
Узреть мою Хельгу
И к сердцу её прижать.
Из злата, конечно,
Серёжки с колечком
Я б сделал (они ей к лицу).
На зависть селенья
Я в тех украшеньях
Повёл бы её к венцу.

Моя недотрога
Со мной очень строга,
И это наводит грусть,
Но эта девица
Полгода мне снится,
Лишь дразнит меня. И пусть.
Сбегу я от троллей
На вольную волю,
Пока же терплю до поры.
Ушёл бы я тихо,
Но как найти выход
Из этой мрачной горы.

Трусливо дрожат городские ворота,
Глотая предутренний воздух.
Чего не случится под вечер в субботу,
Когда раззадорятся звёзды!
И я бы, конечно, не тратил чернила
На глупости в этих куплетах,
Но все соглашаются: было и было.
И все присягнули об этом.

Судьба выбирает часы и орудья
Как можно хитрей и коварней.
В тот вечер кроили почтенные судьи
Пути чернокнижника Арне.
Неясно, каким поклонялся он силам,
К каким припадал он секретам –
Но все соглашаются: было и было.
И все присягнули об этом.

К нему приезжали с завидным усердьем
(Одним бы глазком посмотреть бы!),
По разным доносам, то пьяные черти,
То трезвые голые ведьмы.
Одни говорят, что на сивых кобылах,
Другие – что в чёрных каретах.
Но все соглашаются: было и было.
И все присягнули об этом.

Когда ж обвинение к смерти призвало
За всю чернокнижную мерзость,
Под мраморным полом судебного зала
Земля затряслась и разверзлась.
Кто в трещинах видел свинячие рыла,
Кто – сполохи красного света.
Но все соглашаются: было и было.
И все присягнули об этом.

Посыпались камни, посыпались люди,
Посыпались стёкла и стены.
Кто выжил, кто умер с продавленной грудью
Под гнётом судебной системы.
И в трещину Арне упал, как в могилу –
Погиб иль ушёл от ответа –
Но все соглашаются: было и было.
И все присягнули об этом.

Пускай мы всего до конца не раскроем
Иным любознательным душам.
Но город за месяц почти успокоен
И даже почти не разрушен.
Не надо возиться и ёрзать на стуле,
Шептаться и фыркать в досаде.
Ведь главное… Главное – все присягнули,
А истину после приладим.

На днях устройство в помощь мне
Привёз маркграф в поместье.
Я прежде головы на пне
Рубил на лобном месте.
За рубежом какой-то галл
Придумал гильотину.
Как господин о том узнал,
Так и купил новину.

Вот покатилась голова
И кровь фонтаном хлещет.
Как облегчают иногда
Наш труд такие вещи.
И зрелищность на высоте,
И казнь не так жестока.
Её б чеканить на щите
Лютеции далёкой.

Я ж прежде как практиковал?
Сажал виновных на кол,
Жёг на костре, четвертовал
(что мне не льстит, однако),
Вчера я, например, рубил
Воришке напрочь руку.
Но мне вердикт такой не мил,
Уж лучше смерть, чем мука.

А нынче висельник во сне
С петлей, в одном исподнем,
В мольбе о помощи ко мне
Взывал из преисподней.
Потом, издав предсмертный крик,
В конвульсиях забился,
Безвольно вывалил язык
И весь мочой облился.

А это зрелище, клянусь,
Настолько неприятно,
Что утром я, когда проснусь,
Покаюсь в том стократно.
Не ретроград я и не зверь -
Заброшу я гарроту.
И с чистой совестью теперь
Я выйду на работу.

Каскады небес догорают свечами,
Косыми лучами прошедших недель.
Усталый корабль к горизонту причалит –
Где время качает твою колыбель,
Где сплетаются в строки
Твои сновиденья,
Золотые дороги
И воздух весенний,
Где спускаются вниз
Звездопадом мечты.
Там, где новая жизнь –
И ты.

Тебя обнимают земные просторы,
Тебе улыбается водная гладь.
И если душа потеряет опору,
Ты знаешь, где можешь её отыскать:
Где сплетаются в строки
Твои сновиденья,
Золотые дороги
И воздух весенний.
Если новая жизнь
Пропоёт обо мне,
Постучись –
Я в соседнем сне.

Иду домой к семье своей.
Сегодня день весьма удачен.
Какой-то бросил богатей,
Свой гобелен, что молью трачен.
На нём изображён мюрид.
Места, проеденные молью,
Заштопаю, посыплю солью
И приведу в приличный вид.

Забыв, что это бывший хлам,
Отреставрировав шпалеру,
Пойду к соседу-офицеру
И с выгодой её продам.

Нашёл у рощи медный таз,
Но у него помято днище.
Я отрихтую дно сейчас,
Песком до блеска таз начищу,
Всю патину с него сотру,
Отполирую утварь кожей,
Хоть ночь промучаюсь, к утру
На новый станет он похожим.

Забыв, что это бывший хлам,
Посуду, найденную в роще,
Снесу на рыночную площадь
И с выгодой его продам.

А днём на свалке, что в лесу,
Нашёл я пару туфель узких.
К себе домой их отнесу.
На них подорвана союзка.
Её пришью я вновь дратвой,
Надраю обувь чёрной ваксой
И, восхищаясь сам собой,
С женой определю их таксу.

Забыв, что это бывший хлам,
Взяв пару чиненных ботинок,
Их понесу на местный рынок
И с выгодою там продам.

Жена собрала медный таз,
Ботинки, гобелен с мюридом,
Сказала мне: "В который раз
Карп ночью снится дочке Фриде".
И, провожая меня в путь,
Напомнила перед разлукой:
"Неплохо б в сонник заглянуть,
Ведь рыба часто снится к внукам".

Я сознаю, что это хлам.
Хоть я гаданий не поклонник,
Но, всё ж, куплю для дочки сонник.
Потом кому-нибудь продам.

Я шёл по улице в субботу спозаранку,
Как вдруг судьбина развернулась поперёк,
Когда на площади усатая цыганка
Мне показала свой таинственный тарок.
Я сам насаживал года свои на вертел,
Держал над пламенем неведомых печей,
А после вытянул и дьявола со смертью,
И к ним десятку перекрещенных мечей.
Замахала руками гадалка,
Разгоняя пророчества дым:
«Ах, и страшно, соколик, и жалко.
Ты, соколик, помрёшь молодым!»

Куда не сунешься – всё глубже котловина,
И мне цыганка объяснила в пять минут,
Что смерть и дьявол – это, в общем, поправимо,
Зато десятка – неминуемый капут.
И чем я только вышел Фатуму противен?
Какой нарушил мироздания закон?
Но при моей-то невесёлой перспективе
Пора заказывать надгробие с венком.
Ох, и горько, и мутно, и тяжко мне,
А коварные братья-клинки
Пробегают по телу мурашками
И вонзаются мне в позвонки.

Судьба подсунула змею из-под фиалок.
Вот так кончается земная благодать.
Ведь мне с лихвою настоящего хватало,
Ан захотелось про грядущее узнать.
Теперь и выпивка даётся через силу –
Я вижу ворона, что крылья распростёр.
Смотрю на девушек, а чудится могила,
Смотрю на юношей, а видится костёр.
Ох, коварная это десятка –
Хуже яда и вражеских пуль –
Разделила меня без остатка
На бездонный зияющий нуль.

За десять лет я стал опасливей и тоще,
Но отчего-то помереть никак не мог.
И вот недавно снова выглянул на площадь –
Опять поспрашивать всеведущий тарок.
Опять судьба скользнула в сточную канаву…
Я карты вытянул – хоть смейся, хоть кричи:
Мне улыбаются безносая и дьявол,
И снова эти окаянные мечи.
И гадалка сказала: «Ужасно…
Эх, соколик… и чёрт, и скелет,
И десятка – наверное, насморк.
Хорошо, что не выпал валет…»

Да, мытарь я, фискал. И, что ж?
За что народом презираем?
Чтоб был баланс казны хорош,
Мы подать всюду собираем.

В глазах других я - мерзкий прыщ,
Я полон злобы и коварства.
Но без меня наш кёниг нищ,
И нище наше государство.

Имел и свой я интерес.
Я получал процент от сборов,
Но как-то раз попутал бес -
Укрыл доход от ревизоров.

Достала женина ругня
И потерял я осторожность.
Король отдал под суд меня,
Лишив лицензии на должность.

Вердикт судейский будет строг.
Ну, что ж, моей жене спасибо!
Ведь ждёт меня теперь острог,
Или, что хуже, казнь на дыбе.

И не уйти мне от судьбы,
Всё предначертано Всевышним,
В миру я оказался лишним,
Из-за супружниной алчбы.

Елене

Я стряхивал с сердца опавшие листья
и сплёвывал желчный бред.
Срывал себе ногти и плакал от боли,
но, память хватая ртом,
Я всё подымался по линии жизни,
по стенам отвесных лет,
По трещинам ран, по уступам мозолей,
чтоб только найти твой дом.

Пугливая гордость лавиной стекает,
ломая остатки дней.
Но вот, отыскав черепичную кровлю
под бурой сухой листвой,
Лохматую душу спустил с поводка я,
чтоб первой вбежала в дверь,
И только потом, по тоскливому вою,
я понял, что дом пустой.

Мой единственный брат,
мой покинутый друг!
Ради точных преград,
ради мнимых наук
Я в минувшем оставил,
судьбу раскроив,
Нашу общую память,
одну на двоих.

Открыто вино, недопиты цитаты,
примята твоя кровать.
Как будто ты вышел совсем ненадолго,
добавив: «Сейчас приду».
И лишь на двери процарапаны даты
и подпись: «Не надо ждать», –
Да воет душа, не желая умолкнуть.
Но сам я уже не жду.

Я верю, что там, где светлее и лучше,
как только замкнётся круг,
Без лишних причин и натужных предлогов
мы просто себя найдём.
Усталая быль саданула по тучам –
по венам небесных рук.
И я умываюсь потоками крови,
как самым простым дождём.

Мой единственный брат,
мой покинутый друг!
Ради точных преград,
ради мнимых наук
Я в минувшем оставил,
судьбу раскроив,
Нашу общую память,
одну на двоих.

У меня весьма серьёзно
Заболела мать.
Умоляла всех я слезно
Денег в долг мне дать.
Кто-то подсказал идею
И с большим трудом
Разыскала в темноте я
Тот публичный дом.
Не успела я раздеться,
Подошёл клиент.
У меня упало сердце
В пятки в тот момент.
Вышел он из полутени
Вижу, что богач.
Пересилить дрожь в коленях
Не могу, хоть плачь.

К тумбе проскользнул кроватной,
Талер протянул,
Всю одежду аккуратно
Положил на стул.
И с нахальною ухмылкой
Лёг ко мне в кровать,
Выпил шнапса из бутылки,
Начал целовать.
Вызвал чувство отвращенья
Этот толстый жмот.
Липких рук прикосновенье,
И слюнявый рот,
Да трясущиеся губы,
Вислый зад, живот...
Что ж, сожму покрепче зубы,
Может пронесёт.

Чтобы как-нибудь забыться,
Стала я считать:
Ведь две марки фрау Минце
Нужно мне отдать
За вот этого куркуля
(он-то был богач),
Остальное на пилюли,
Что назначил врач,
Десять с талера процентов
Можно отложить.
Сколько ж мне ещё клиентов
Нужно обслужить?

Видел Арне как искала
Злополучный дом.
Мне бы избежать скандала,
Всё б прошло тайком.
Я ж не от хорошей жизни
Занялась грехом.
Избежать бы укоризны,
Ссоры с женихом.
Если ж Ланцер проболтает
Что случилось в ночь,
И жених о том узнает -
Вмиг прогонит прочь.

Что-то засиделся я
В нашем королевстве.
Выберусь на риск и страх
Из своей дыры.
И теперь, мои друзья,
Как мечтал я в детстве,
Воспою в своих стихах
Новые миры.

Может двинуться к скоттам
В островной Альбион?
Я с большою охотой
Изучу их жаргон.
Напрошусь к ним на шхуну,
Если хватит монет,
Испытаю фортуну,
Взяв с собой амулет,
Посмотрю, чем разнится
Саксов мир от иных,
Встречу новые лица
На дорогах шальных.

Что-то засиделся я
В нашем королевстве.
Выберусь на риск и страх
Из своей дыры.
И теперь, мои друзья,
Как мечтал я в детстве,
Воспою в своих стихах
Новые миры.

А потом, может, к кельтам,
Иль к убийцам быков,
Обменяться секретом
Сочиненья стихов.
Там костры инквизиций,
Иезуитов суды,
Синьориты-скромницы,
Баски, мавры, жиды.
Под гитарные стоны,
Кастаньет дробный стук,
Храбрецы на балконы
Вызывают подруг.

Что-то засиделся я
В нашем королевстве.
Выберусь на риск и страх
Из своей дыры.
И теперь, мои друзья,
Как мечтал я в детстве,
Воспою в своих стихах
Новые миры.

Но мечта всех поэтов -
Полный тайны Восток,
Где мечеть с минаретом,
Зной, хамсины, песок…
Всё там кажется странным -
Ананас, мирабель,
Янычар с ятаганом,
Пери, словно газель.
По утрам муэдзины
Всех к молитве зовут...

В путь-дорогу я двину,
Засиделся я тут.

Приятная неожиданность

"Когда придём мы на причал, -
Сдав вахту новой смене,
Мне Вилли, подмигнув, сказал, -
Нас встретит крошка Дженни".

Сошёл по трапу с корабля.
Ещё дрожат колени,
Ещё качается земля...
Смотрю - на пирсе Дженни.

Стройна, прелестна, весела,
Доступна вне сомнений.
Меня вдруг за душу взяла
Веснушчатая Дженни.

Стихи читал ей целый час,
Купил букет сирени,
Колечко медное припас
Моей малышке Дженни.

Мы провели весь день вдвоём
В надежде наслаждений.
Я, кажется, играл с огнём,
Флиртуя с этой Дженни.

Уж солнце катится в закат
И удлинились тени.
А я, признаться, даже рад,
Поскольку рядом Дженни.

- "Не покидай меня, постой!"
Напор мой был оценен.
Сказала мне, - "Пойдём со мной", -
Моя девчонка Дженни.

Похоже, я ей тоже мил.
На свой последний пенни
Её я элем угостил,
Покладистую Дженни.

Открыла дверь своим ключом.
Прокравшись тихо в сени,
Мы целовались горячо
С моей шалуньей Дженни.

Теперь поспать бы я не прочь.
А завтра, вместо Дженни,
Я проведу почти всю ночь
С её подружкой Энни.

О ностальгии по родине

Рассчитывая на ответ,
Тебе послал я свой привет,
А от тебя письмишка нет,
Земляк и друг мой верный.
Здесь вечно дождик моросит
И от того душа грустит.
Быть может почта барахлит,
А это очень скверно.

Пока не завершился год,
Случайный, может быть, вельбот
Попутным ветром занесёт.
С каким-нибудь знакомым,
Почувствовавшим ту же блажь
Столь дальний совершить вояж,
Ты мне, конечно, передашь
Эпистолу из дома.

Рассуждение моралиста

К своим подружкам не спешу.
Я свежим воздухом дышу
За полем у овчарни.
Там я тебе письмо пишу,
Мой друг, любезный Арни.

Я бросил к чёрту всех подруг.
И, разорвав порочный круг,
Вновь волен, словно птица.
Вчера мне намекнули вдруг,
Что должен я жениться.

Я Дженни объяснил с утра, -
" Что ж, на утехи ты щедра.
Сейчас цветёшь, как роза,
Но образумиться пора,
Иначе будут слёзы.

Нельзя же ласки всем дарить,
Кто может складно говорить.
Не доверяй мужчинам,
Коль о любви тебя молить
Начнут в угаре винном.

В свои шестнадцать юных лет
Старайся говорить им - "Нет!",
Держись с такими стойко,
Не то, как вмиг увядший цвет,
Тебя швырнут в помойку."

Внезапно мелкий дождь пошёл
И промочил насквозь камзол,
Об этом не жалею.
Я на милашку не был зол,
Но мы расстались с нею.

Достали здесь меня дожди,
Намёки Дженниной родни...
Пойду-ка я на север
К истокам горной речки Ди
Где вереск, хмель и клевер.