В темную комнату сквозь плотно задернутые шторы проник тонкий луч раннего чужого солнца. Для Анастасии Малевской в новом городе все казалось чужим и незнакомым, и даже солнце — непривычно настойчивым и южным.
Юная девушка проснулась в добром настроении. С осторожностью рыжей плутовки мимо спящей рядом бабушки она проскочила к окну, за которым простиралось необъятное мирное небо. В одно мгновение пластмассовые кольца карниза легонько щелкнули, и комната наполнилась розоватым прозрачным светом. Новый день начинался чарующе. Будто с акварельными красками баловался чудный художник, выбрав для полотна небесные просторы. Для Анастасии новый день обещал стать особенным: первый выходной! Уже имелись планы: генеральная уборка в комнате и приготовление обеда, а самое приятное — это поход в библиотеку и прогулка по парку. Она любила природу и книги.
Анастасия была красавицей: шелковистые волнистые волосы красивейшего янтарного цвета, румяное доверчивое личико, большие голубые глаза с оттенком бирюзы и нежная алебастровая кожа. Стройная, немного худощавая — виной тому послужил пережитый стресс — она выработала грациозную и мягкую походку. С виду беззащитная и медлительная — внутри бурлящий океан идей и необыкновенной внутренней силы. Она родилась в семье шахтера и учительницы, но воспитывалась бабушкой, строго чтившей мораль и порой склоняющейся к предрассудкам. У Анастасии не было ни сестер, ни братьев — единственная дочь неудачного брака. Отец умер рано, а мать уехала на заработки в Польшу и так и не вернулась.
Девочку растила бабушка и с раннего возраста приобщила к чтению, создав вокруг нее атмосферу высокого литературного искусства. Анастасия нисколько не боялась серьезных разговоров о жизни со своими школьными учителями и была намного развитее ровесников. Чувствуя себя в родной стихии, она любила обсуждать классические романы с учительницей русской и зарубежной литературы. Несмотря на разницу в возрасте и положение, они были дружны, да и жили на одной улице до войны. Жива ли та учительница теперь, Анастасия не знала.
В свои девятнадцать, как и в детстве, Анастасия заслуживала похвалы бабушки — ее звали Прасковья Марковна Малевская — за непреодолимую тягу к литературе. Она все еще увлекалась любовными романами, но читала исключительно то, что одобряла и даже советовала ей прочесть бабушка, и это были отнюдь не дешевые женские романы в мягком переплете, на которых воспитывались почти все девушки ХХI века, а мировая классика, несопоставимая с низкопробными порнографическими «шедеврами» современности. Анастасия любила романы А. Дюмы младшего, Г. Флобера, Дж. Остин, Ж. Санд, О. де Бальзака, а повести, пьесы и рассказы А. Чехова находила интересными и поучительными. Нравились ей и «Дама с камелиями» и «Дама с собачкой», и многое другое, и прожить целый месяц без возможности отвлечься и уйти с головой в книгу, было своего рода мучением, напоминающим о недавнем горе, постигшем ее семью, ее город, ее Донбасс.
— Настенька, ты бы прилегла — рано ведь, — Прасковья Марковна все-таки проснулась, вопреки стараниям внучки не шуметь.
— Я выспалась, — ответила Анастасия мягким звучным голосом и тут же принялась застилать постель. — Пододеяльник все еще пахнет стиральным порошком, а покрывало стало таким легким и чистым! — сколько в ней было наивности.
Прасковья Марковна тоже пришлось вставать с постели:
— Да! — согласилась она. — Нам бы еще окно в порядок привести, а то этот пыльный тюль доведет меня до аллергии. А эти ужасные шторы, — она нахмурилась, подбирая более подходящее выражение, — что может быть хуже для такой комнатушки? Плотные и грязные, как ржавые трубы!
Анастасия всегда понимала бабушку и часто опережала ее мысли:
— Я сегодня сниму их и завтра же отнесу на работу. Я уже договорилась с Кариной — она возьмет и их постирать.
— Слава Богу, одной проблемой меньше.
Прасковья Марковна все еще никак не отошла от пережитого стресса и не смирилась с мыслью, что три снаряда превратили ее дом в груду камней и пепла, и она в считанные минуты лишилась всего, что было нажито за шестьдесят восемь лет. Но, оставшись в халате и тапочках и без крыши над головой, Прасковья Марковна все-таки старалась перебороть горечь утраты и испытанный чудовищный страх, хотя и удавалось это ей не так легко как хотелось бы. По ночам она часто видела один и тот же сон: расстрелянный автобус с беженцами съезжал с дороги и взрывался, люди сгорали заживо, раскаленный шаг огня медленно утихал, а плач выживших и наблюдающих за сотню метров усиливался. Если бы не любимая внучка — единственное, что осталось в ее жизни, то Прасковья Марковна, скорее всего, поселилась бы доживать свои годы в каком-нибудь доме для престарелых, но желание скрасить будущее внучки, омраченное ужасной бедой, вынудило ее принять важное решение и начать жизнь с чистого листа. Она понимала, что для нее этот «чистый лист» вероятнее всего будет последним, а вот для Анастасии — вполне может послужить прологом к новому, важному, имеющему последствия, эпизоду в жизни. Ведь внучка уже давно стала взрослой и выросла настоящей красавицей.
Не только бабушка находила Анастасию хорошенькой — все прежние соседки, собираясь вечером на «пятиминутку», еще лет пять назад в один голос заявили, что она расцвела как бутон алой розы, и не было и дня, чтобы хоть кто-то положительно не отзывался о ней. Правда, Прасковья Марковна, была больше чем уверенна, что одного смазливого личика недостаточно для того, чтобы удачно выйти замуж, и усердно обучала внучку не обманываться комплиментами, не доверять мужчинам, прививала, как могла, ей гордость и манеры, достойные целомудренных графинь прошлых веков, высмеивая распутство, а главное — слабость мужчин волочься за каждой юбкой. В пример тому приводила примеры из известных произведений, особенно часто упоминала виконта Вальмона, погубившего госпожу де Турвель (Ш. де Лакло «Опасные связи»), и Анастасия уже с семнадцати лет периодически испытывала неописуемую неприязнь к парням. Но виной тому были не наставления бабушки и не романы, показывающие характеры героев с худшей стороны, а собственный неудачный опыт.
Воспоминания о первой любви со временем поблекло. Самые яркие эпизоды остались в учебных классах разрушенного лицея, под тенью поваленных ныне каштанов и кленов, под далекими звездами, которые стали будто еще дальше.
Накануне отъезда Анастасия окончила «Донецкий техникум Луганского национального аграрного университета» и получила диплом по специальностям: инженер-озеленитель и оператор по искусственному осеменению животных и птицы. В планах был институт дизайна и ландшафтного искусства, но планы были нарушены АТО (антитеррористической операцией): выезд за границу, временный лагерь для вынужденных переселенцев, заселение в общежитие, неприятная бумажная волокита, а затем устройство на полставки кассиром в супермаркет, и как следствие — учеба отошла на задний план. Прасковья Марковна сочла, что так будет даже лучше: Анастасия сможет окончательно определиться с выбором профессии и основательно подготовиться, особенно уделив внимание точным наукам, к которым у нее совершенно не лежала душа, а бабушке безумно хотелось, чтобы внучка работала непременно в офисе, а слова «озеленение и осеменение» вызывали единственную ассоциацию — с колхозом.
— Настенька, — Прасковья Марковна застыла с покрывалом в руках посредине комнаты, — а тот охранник к тебе больше не приставал? — вдруг вспомнила она.
Анастасия рассмеялась, отнекиваясь:
— Нет, бабушка: я ясно дала ему понять, что он самовлюбленный и самоуверенный зазнайка!
— Вот и добренько, внученька, не для таких шутов я тебя растила! А то, ты посмотри на него, распустил павлиний хвост, все вокруг него кружатся, а он из себя, ну, ничего же не представляет. Ни умом, ни внешностью не блещет — посредственность, одним словом. А ты у меня и умница, и красавица, и ничего страшного, что мы сейчас здесь, — она окинула взглядом их убогую комнатушку, — и пусть одежда наша с чужих плеч снята — у тебя вся жизнь еще впереди, поэтому не растрачивай себя, моя милая, на недостойных.
— Бабушка, я этот урок уже усвоила — повторять не нужно.
Анастасия в свободной футболке стояла босиком на полу, укрытом старым потрескавшимся линолеумом — ни тапок, ни ковра не было, и на фоне всей этой серости она даже в серой футболке оставалась ярким пятнышком с изумительными голубыми глазами и блестящими янтарными волосами. Она запросто могла бы стать мечтой художника, как и любого ценителя прекрасного — у каждой сказочной доброй феи были ее черты.
— Повторенье — мать ученья! — нашлась Прасковья Марковна. — Такая умница как ты не должна наступать на одни и те же грабли, но это не значит, что ты не можешь думать о замужестве. Вот, я в твои годы уже присматривала подходящего кандидата, и тебе советую обращать внимание на умных, воспитанных молодых людей, если, конечно, они еще не перевелись, во что хочется верить. Скажем, во времена моей молодости с образованным человеком можно было познакомиться в театре — ценители искусства не могут быть дураками; в библиотеке — жаль, что сейчас зачастую книги или вообще не читают, или читают в электронном варианте; в музее, наконец. — Прасковья Марковна задумчиво подняла глаза к небеленому потолку. — А я с твоим дедом познакомилась в больнице, но это не меняет суть дела. Я к тому, что ты сегодня собираешься идти в библиотеку, — не познакомиться ли тебе там с каким-нибудь физиком или…
Прасковья Марковна иной раз говорила слишком много и без умолку, и Анастасии часто приходилось обрывать ее нравоучительные монологи:
— Бабушка, да не интересуют меня парни! С большим удовольствием я бы прочла хороший роман. Вот схожу в библиотеку, и все наладится. Жаль только, что нельзя память совсем стереть, и подвальная жизнь еще долго будет мне сниться в кошмарных снах.
Анастасию последнее время частенько мучила меланхолия, но ей был нужен всего лишь роман для чтения, а не «познакомиться с каким-нибудь физиком».
В то самое утро, правда, не с первыми лучами, а ближе к полудню мысли о вынужденном походе в библиотеку напомнили Льву Зольтеману о проигрыше в покер и необходимости выполнить не самое сложное и безрассудное, но глупое, как ему казалось, желание победителя — познакомиться с девушкой в библиотеке. В качестве доказательства Лев должен был пригласить свою жертву в кафе и развлечь друзей подробностями старомодного знакомства, предоставив им возможность от души посмеяться над какой-нибудь «серой мышкой», которую почему-то заранее обрисовали как прыщавую толстушку в очках.
Для Льва Зольтемана, как и для Анастасии Малевской, этот город тоже не был родным. Лев родился и вырос в Екатеринбурге. Его прадед шефствовал над лейб-гвардией пехотного полка и под командованием самого Николая II воевал с Германией во время Первой мировой войны (1914г.). Об этом с гордостью часто рассказывал Льву дед — участник уже другой войны — Великой отечественной. Отец Льва — Николай Трофимович Зольтеман высокопоставленных военных чинов не занимал, но получил два высших образования и унаследовал смолоду приличный капитал, что дало старт его собственному делу. Он слыл преуспевающим бизнесменом, но из-за возраста, а в мае он с шиком отметил шестидесятипятилетие, ушел на заслуженный отдых, имея счета в нескольких крупных банках и возможность жить на широкую ногу жить.
Лев Зольтеман, не лишенный живого, деятельного ума и цепкой хватки ко всему, что может принести выгоду, уже в двадцать пять запросто мог бы раскачиваться, если не в директорском кресле, то в кресле заместителя, пить дорогой коньяк и постепенно накапливать запасы жира параллельно с ростом банковского вклада. Такого мнения был о нем отец. Но Лев в свои двадцать восемь все еще оставался взбалмошным юнцом, всеобщим любимцем, студентом с модной стрижкой и миловидным личиком с тонкими чертами, чего никак нельзя было сказать о его младшем брате — Владиславе. Владислав был гордостью отца, а Лев часто заставлял краснеть: в школе — от стыда перед учителями, а в домашней обстановке — от злости, возмущения, пререканий и непослушания.
Из-за очередного такого конфликта Лев, раздосадованный строгостью отца, не просто ушел из дома, а переехал в другой город, где проживала его двоюродная тетушка Зоя, приютившая племянника на неограниченный срок. С ней у Льва разногласия не возникали, им и спорить не доводилось: Лев приходил домой только ночевать и ничем не огорчал пожилую женщину. Она была довольна, что по утрам было для кого готовить, пусть и, скромный завтрак, мало-мальски заботиться, рассказывать последние новости в мире и во дворе.
Лев нашел возможность хорошо зарабатывать, взял кредит в банке и стал частным предпринимателем. Он открыл пиццерию в спальном районе города и в скором времени покинул раздосадованную старушку, обрекая ее на полное одиночество. Он смог позволить снимать дорогую квартиру в престижном районе, не отказывал себе в развлечениях, но по большому счету не имел ничего стоящего, кроме мебели и рабочего оборудования в пиццерии, за что необходимо было еще рассчитаться с государством. И ни смотря на это, склонный казаться в глазах разных людей неодинаково успешным молодым человеком, Лев, как неординарная общительная натура, вопреки всем зримым и незримым недостаткам всегда с легкостью находил общий язык с представительницами прекрасного пола и мог производить впечатление порядочного, перспективного молодого человека.
В расцвете сил, веселый и элегантный даже в джинсах, он нравился девушкам с первого взгляда, с первой улыбки, и умело пользовался природным обаянием, изысканными манерами, но исключительно в период обольщения — добившись поставленной цели, охладевал и не стремился из кожи вон лезть, чтобы изо дня в день доказывать свою необыкновенность. Но себя он считал уникальнейшим! И этим субботним утром он наградил холодным безразличным взглядом спящую рядом, некогда доводившую его до безумия фотомодель с рыжими волосами — Сюзанну — опасную тридцатилетнюю особу, амбициозную, расчетливую и хитрую до такой степени, что с виду и не подумаешь, насколько черна ее алчная душа.
Она вошла в его жизнь в день открытия пиццерии, и вот уже полгода не покидала ее надолго. По меркам Льва это значило что-то несусветное, потому что ему не довелось длительное время окучивать ее как капризный цветок, и он даже не получил ожидаемого удовольствия от победы, а в подобных случаях отношения обычно заканчивались максимум десятком свиданий, а бывало и того меньше. Обычно, чем дольше он добивался внимания девушки, тем больше она заслуживала его уважения и тем дольше он не переключался на другую. С Сюзанной дело обстояло иначе. Она ослепляла своей красотой, при желании могла затмить любую, завести его с полуоборота и держать в напряжении всю ночь напролет. Лев сотни раз был близок к решению спровоцировать ее на мелкий конфликт, раздуть ссору и вынудить ее ни звонить, ни приходить, но чем она была дальше, тем больше он скучал — чем ближе и чаще, тем меньше хотелось смотреть в ее сторону. Она словно опоила его приворотным зельем.
Сюзанна, безусловно, обладала необычной красотой: иначе Лев не заинтересовался бы ей. Помимо умения себя преподать, Сюзанна ловко входила в придуманные роли, и вся ее жизнь была игрой, начиная с детского садика, когда она умела завлечь мальчишек умением быстро и аккуратно одеться, заканчивая фотостудией, где она раздевалась под объективами камер, изображая себя то застенчивой недотрогой, то страстной искусительницей.
Лев испытывал гордость, листая журналы с ее снимками, и хвастался перед друзьями, что тешило самолюбие Сюзанны, да и его тоже. Но наряду с гордостью Льва иногда проявлялась и ревность, а точнее подозрения, и надо сказать — небезосновательные: Сюзанна умудрялась поддерживать отношения сразу с несколькими мужчинами, и ее фотограф был далеко не единственным соперником Льва. Лев огорчился бы, если бы узнал, что его лучший друг, тот самый чье желание он сегодня собирается выполнить, знает Сюзанну не только по фотографиям и отнюдь не полгода.
— Львенок, — протяжно и ласково звучал ее голос. Она все еще лежала, укутавшись в одеяло, не раскрывая глаз. — Ты не забыл, о чем мы договаривались?
— Ты о том платье из витрины? — равнодушно спросил Лев.
— Да. Я должна его купить пока меня не опередили. Сходим вдвоем?
— Только если не сегодня — у меня важные дела.
— Как это не сегодня? — Сюзанна резко подскочила с кровати. — Как ты не понимаешь, это платье мне нужно позарез: у меня и туфли под него есть, и сумочка! А завтра мне идти на презентацию — не пойду же я голой.
— Только не делай такое кислое лицо. Я даю деньги, а ты иди и сама покупай!
— А ты опять будешь у Алекса в карты играть до двух ночи?
— Нет. Вечером мы с тобой могли бы сходить в пиццерию!
— Нетушки, мой милый львенок, не сегодня: этот вечер нам предстоит провести не вместе. Я не рассказывала, у Полины скоро показ коллекции, и я обещала ей помочь с организацией. Мне очень жаль, но придется весь вечер заниматься рутиной: декорации, оформление зала — я бы с удовольствием посидела с тобой за нашим любимым столиком, но, сам понимаешь, я такая щепетильная, что не могу оставить этот показ без внимания. Да и Полинка без меня опять забудет какую-нибудь мелочь, и все старания пойдут насмарку. Чтобы впечатлить публику, нужно приложить максимум усилий. Ты ведь не сердишься на меня?
Лев растерялся, но не подал виду:
— Тогда мне не остается ничего, как соблазнить библиотекаршу с улиткой из седых волос, и в наказание твоим отлыниваниям сделать ее своей любовницей на целую ночь! Как тебе такой расклад?
— Не смеши меня, дурачок! Иди лучше сюда, я компенсирую предстоящую потерю! Сюзанна повалила его, и ее крашеные рыжие волосы скрыли их французский поцелуй.
Вскоре оба прихорашивались у зеркала, при чем Лев не меньше Сюзанны следил за внешностью, даже регулярно корректировал форму бровей, пользовался увлажняющим кремом, защищающим от ультрафиолета, и любил убеждаться, глядя на отражение, что выглядит опрятно и стильно. На людях он появлялся только гладко выбритым, а его длинная челка всегда прикрывала левую бровь наполовину, и ее кончик часто касался уголка губ, подчеркивая их чувственность и выразительный контур.
Поскольку Сюзанна не любила готовить, а Лев мог позавтракать и в пиццерии, они как всегда ограничились кофе и попрощались до следующего вечера, расставаясь у подъезда без видимых признаков недовольства. Лишь нащупав в кармане опустевший бумажник, лицо Льва приняло серьезное выражение — Сюзанна доила его, как хотела, и плата за ее любовь с каждым разом росла.
В том, что мир тесен, довелось с радостью убедиться и Прасковье Марковне. В свои шестьдесят восемь лет она не утратила девичьей хрупкости, одевалась со вкусом и выгодно подчеркивала ровную осанку, придавая своему образу не меньше шарма и изящества, чем в молодости. Даже с лимитом денежных средств, когда приходилось выбирать из предложенной волонтерами гуманитарной помощи, а не из ассортимента модных магазинов, она умудрялась выглядеть элегантно, как подобает любой уважающей себя женщине.
Прасковье Марковне удалось сохранить сундучок с драгоценностями, и на ней блестели жемчужные длинные бусы, в два оборота овивающие шею. Они украшали однотонную кремовую блузку с рукавами фонариками. Ярким акцентом была и шляпка с широкими полями, и сумка с повязанным на ручке шифоновым платком неброского абрикосового цвета. Юбки Прасковья Марковна предпочитала немного ниже колена, но икры обязательно оставались открытыми. В такой юбке трапециевидной формы в мелкую клетку песочно-кофейного цвета и белых туфлях на небольшом каблуке Прасковья Марковна важно расхаживала по городской галерее картин современных художников и обмахивала себя кружевным веером.
На этой же выставке в самом последнем зале, у полотна с изображением вечернего солнца над полем цветущих маков в задумчивости стоял мужчина с белыми-белыми волосами. Высокий и широкоплечий в узкой атласной жилетке поверх рубашки он походил на научного сотрудника, археолога или кладоискателя из американских фильмов: рукава закачены, будто чтобы не мешать! Он стоял спиной и опирался на трость с привлекающим внимание набалдашником. Прасковье Марковне, любительнице не только классической литературы, но и современного кинематографа, эта трость, напоминающая древний артефакт, показалась такой любопытной, что привлекла больше внимания, чем пейзаж, трепетно рассматриваемый мужчиной, и она вплотную подошла к объекту своих наблюдений.
Богато одетый мужчина неспешно оглянулся и с достаточно рассеянным видом поправил опустившиеся на кончик носа очки, и Прасковья Марковна, ощутив легкое волнительное головокружение, поторопилась дрожащей рукой раскрыть сумочку и достала футляр с очками — разглядеть этого мужчину она должна была непременно во всех деталях!
— Бог ты мой! Малевская! Прасковьюшка ты моя дорогая, ущипни меня, если это не сон!
— Вот это встреча! Какими судьбами? Сколько лет, сколько зим! — говорил он грудным хриплым голосом, вкладывая в слова максимум интонации.
Прасковья Марковна медлила с ответом, все еще не веря своим глазам.
— Ты не представляешь, как я рад тебя видеть! — продолжал Николай Зольтеман.
— Прими к сведению, Коленька, что твоя радость взаимна! У меня аж ноги подкашиваются от волнения! Это же надо спустя столько лет вот так встретиться, да еще и где — в том же городе, где мы познакомились. Когда это было? Полвека назад!
— И не говори, Прасковьюшка! Годы мчатся неумолимо. Но ты как будто и не изменилась: все те же черты, огонек в глазах, а губы… вовек мне не забыть сладость их поцелуев!
— Ты чего это! Тут же кругом люди!
— Не волнуйся, в нашем возрасте простительно любое ребячество. Если только где-то поблизости не разгуливает твой муж!
— Я одна. Мужа похоронила прошлой осенью.
— И я уже десять лет одинокий холостяк. Идем-ка, поболтаем в каком-нибудь тихом кафе!
— С превеликим удовольствием!
Николай Зольтеман предложил ей руку, и они пошли к выходу.
— Какой же ты стал! Волевой подбородок, глубокий взгляд, а эти морщинки тебе даже к лицу — подчеркивают мужественный и решительный характер. Настоящий мужчина!
— Да, я такой! У нас в роду ненастоящих мужчин не было — все герои. Отец — ветеран Великой отечественной, до Берлина дошел! Дед с Николаем II немцев гнал во время Первой мировой войны! Я, правда, до генерала не дослужился, но проявил ум и смекалку на другом поприще — сначала открыл лавку стройматериалов, потом организовал рабочую бригаду, и пошло-поехало. В тридцать пять я уже катался на черной волге, а в лихие девяностые приумножил отцовский капитал в десятки раз.
— Я и не сомневалась в твоих способностях. Твоей целеустремленности можно только позавидовать! Белой завистью! Ты здесь и остался жить после моего отъезда? Помню, ты говорил, что этот город тебе совершенно не нравился.
— Я приехал навестить сына, а живу я в Е*. Там наша фамильная дача с приусадебным участком в двадцать соток — развожу цветы после выхода на пенсию! А об этом городе единственное приятное воспоминание у меня связано с тобой! Если бы не ты, я бы и сейчас считал его чужим и неприветливым, но когда ты рядом, в моей памяти оживают те далекие воспоминания. Помнишь, букеты сирени? А пионы с дач?
— Как такое забыть?
— Я пятнадцатилетнем пацаненком прожил здесь, кажется, самые приятные месяцы в своей жизни! Первая любовь не забывается!
Прасковья Марковна расчувствовалась и всплакнула:
— Именно поэтому я и решила вернуться в этот город, спустя пятьдесят лет. Ты не спросил, а где же я жила все эти годы? — а я отвечу — на Донбассе. И вот оттуда я и сбежала сюда, в город, близкий моему сердцу: хотела перед смертью пройтись по знакомым улочкам, предаться воспоминаниям…
— Бог ты мой, Прасковьюшка, неужто и тебя коснулся этот кошмар? Я ведь даже не знал, что ты жила на востоке Украины. Ты ведь родом из Полтавы, так ведь?
— Так то оно так, но я же женщина — вышла замуж, переехала к мужу, полюбила донецкий край и до сих пор люблю, но военные действия, Коленька, вынудили покинуть город, ставший родным. И вот я здесь, и чудеснейшим образом наши с тобой дороги опять пересеклись!
— Я сожалею, что тебе довелось увидеть войну, — он взял ее за руку и нежно сжал ладонь. — Ты только не волнуйся так. Все хорошо! Все ведь хорошо? Рассказывай.
— Да что рассказывать то? Приехала я с внучкой после того, как нашего дома не стало, а до того прятались то в подвале рядом с домом, то в бомбоубежище ходили. Утром заводили будильник на полчетвертого, чтобы до первых утренних обстрелов спрятаться, и еще по темноте шли в бомбоубежище. Нас там было двести человек с лишним: и старики, и детвора. Все с нашего района, пгт, все, кто не уехал раньше. У каждой семьи — свой угол, лежаки из сдвинутых парт, спортивные маты вместо матрасов. Рядом был лицей. Его разбомбили. Из дому приносили одеяла и подушки. Бомбоубежище стало нам вторым домом. Но мы с внучкой так ни разу там и не ночевали — холодно там — спать ходили домой… Помню, как-то после бомбежки я грелась на солнышке у входа в бункер и наблюдала такую картину: пацанята с нашей улицы тащили в бомбоубежище диван! Потом микроволновку, чайник и даже холодильник привезли на тачке. Там готовили кушать, и на кострах тоже, особенно после первых жертв — страшно было домой возвращаться. Первым погиб мой сосед — пошел собак покормить, а не угадаешь ведь, когда эти вояки начнут стрелять, вот и разорвало его. Снаряд возле дома упал: все окна вылетели вместе с рамами, шифер и забор побиты, будто зубилом их колотили, а в железных воротах дыры как от горячего ножа в масле. Много тогда домов под обстрел попало, а стреляли они по лицею, потому что знали, что там база ополченцев была. А еще, представляешь, в бомбоубежище, оказывается, был спрятан целый склад боеприпасов! Ополченцы вывозили потом. Мастера маскировки! Погрузили ящики с осколочно-фугасными снарядами в машины для транспортировки мороженого — прямо в морозильные камеры «Сладкая жизнь», и поехали… По моей улице ни один дом не уцелел, даже когда по началу в нас только из минометов стреляли, а когда ракету какую-то запустили — «Смерч» или «Ураган», не знаю точно, — то разрушения были не то слово ужасные: груды камней и мусора вместо домов. А миномет это так цветочки — воронка диаметром не больше метра, ну и в стенах примерно такие же прорехи, окна разбитые и крыши, но стены оставались на месте. А вот после ракет дома ремонту и восстановлению не подлежат… Ну, что тебе еще рассказать? Про «Град»? Звук от них страшный идет, а потом горит все в округе. Сгорели дома, пшеничные поля… Выжигали нас, расстреливали, хлеба не было — завод стоял, потому что каратели не пропускали к нам в город машину с мукой, магазины не работали и банки закрыли, ни пенсий, ни зарплат, а мы такие живучие, что ничто нас не берет.
____________________________________________________________________________ Глава VIII
Николай Трофимович Зольтеман, будучи вдовцом и совершенно одиноким мужчиной вовсе не испытывал недостатка общения. Летом ему было хорошо среди цветущих клумб и тенистых виноградных беседок, а зимой он любил раскачиваться в кресле-качалке у камина, выпивая для поддержания здоровья два глотка домашнего вина, и предаваться воспоминаниям, разговаривая сам с собой. Раз в неделю для разнообразия он ездил в центр и ходил то ли в театр, то ли в филармонию, где встречал старых знакомых и имел возможность выговориться, обсуждая актеров, постановки, музыкантов, ну и, конечно же, житейские реалии. И такая жизнь его вполне устраивала!
Как отец, Николай Трофимович, не уделял должного внимания своим детям даже тогда, когда они были еще маленькими сорванцами и нуждались в родительском участии, а стоило им покинуть отчий дом, как его двери закрылись для них навсегда. Фамильная дача была исключительно царством старого важного Зольтемана, и в ее стенах он чувствовал себя ни как иначе как царь! Только вот не всемогущий: иначе он делил бы трон с царицей.
Друзья советовали ему жениться во второй раз, знакомили и с актрисами, и асфальтоукладчицами, но сердце Николая Зольтемана не поддавалось ни убеждениям разума скрасить одиночество, ни очарованию претенденток. И даже Прасковья Марковна Малевская, с которой много лет назад его связывала крепкая дружба и первая платоническая любовь, на первых порах не заставила его сердце проникнуться идеей женитьбы — ему нравилось одиночество, и одна только мысль, что кто-то кроме него будет шуршать до дому, вызывала у него недовольство. Но совершенно противоположные чувства переполняли его, когда Прасковья Марковна шла с ним под руку по улице — казалось, их провожают взглядами, любуются и завидуют теплым отношениям, и хотелось идти с ней бесконечно.
Николай Трофимович слушал — Прасковья Марковна говорила: щебетала как птичка над разоренным гнездом, но вовсе не плакала и не жаловалась на судьбу.
Вскоре он угощал ее диетическим яблочным салатом с твердым сыром, петрушкой, кинзой и лимоном; безалкогольным освежительным коктейлем и мороженым. Прасковья Марковна сначала отказывалась и, едва взглянув на меню, заявила, что будет пить только коктейль — тех денег, которыми она располагала, больше ни на что бы и не хватило, но Николай Трофимович уверенно сделал заказ на двоих, и ей ничего не оставалось, как согласиться.
Прасковья Марковна ела медленно и с интересом рассматривала фрески, украшающие интерьер кафе, высокие пальмы в глиняный бочках, глянцевый потолок без люстры. Облюбовала она и столы — на каждом стоял торшер, расписанный серебряными иероглифами и лепестками сакуры. Воздух был пропитан ароматами масел, и все располагало к непринужденной задушевной беседе.
— Прасковьюшка, ты даже не представляешь, сколько значила для меня! Со дня нашего знакомства ты стала моим эталоном красоты и нравственности, именно поэтому после твоего отъезда я сравнивал всех последующих знакомых с тобой. Только с тобой! И ты всегда выигрывала! И еще двадцать с лишним лет я хранил в душе твой светлый образ и надеялся встретить такую же необыкновенную девушку, какой ты была, но к тридцати пяти годам с сожалением понял, что таких больше нет.
— Ого-го! Какое красноречие! А раньше ты мне таких слов не говорил!
— Это оттого, что скромный был, неопытный и отказа боялся.
— Сама скромность!
— Ты что, мне не веришь? Я двадцать лет хранил в сердце нашу первую любовь! Потом, правда, меня все-таки поймала в свои сети Светлана — светлая ей память, и я ей сделал предложение. Но на то время мне уже стукнуло тридцать шесть — пора было и о наследниках подумать.
— И ты до тридцати шести лет думал обо мне?! — «Ах, обмануть меня не трудно!... Я сам обманываться рад!» — подумала Прасковья Марковна.
— Да! А ты как быстро обо мне забыла?
— Ну, Коленька, как сказать? Может, я и не забывала вовсе!
Они обменялись пристальными взглядами и рассмеялись.
— Сколько твоей внучке?
— Двадцатый год, — прозвучало с гордостью.
— О! Невеста! А мои орлы еще не женились и внучатами не порадовали: ни один, ни второй. Наверно, в меня пошли. Хотя, нет — старший точно не в меня: до того бестолковый и упертый, что поладить с ним крайне трудно. Я, собственно, ради него и приехал — в гости! И опять убедился, что он хоть и повзрослел, но все такой же безрассудный — встречается с какой-то мадам непонятного возраста, а как посмотрел его выписки из банка, так взялся за голову: развели его со страховкой как школьника, и эта мадам тоже лиса еще та. Куда он смотрит? О чем думает?
— Красивая, наверно, мадам та! А банки на то и банки чтобы три шкуры драть! Что же ты сыну не подсказал?
— Я устал с ним спорить и учить его жить. Может, плохой я отец из-за этого, но я решил, что для него же будет лучше, если он научится на собственных ошибках. Пусть! Набьет одну шишку, другую — рано или поздно поумнеет. — Николай Зольтеман прогнал прочь невеселые мысли, и его лицо снова засияло. — Вот, младший мой — этот весь в меня! За что ни возьмется, все у него без сучка, без задоринки! Звонил вчера с аэропорта — улетел на Мальдивы. Что ни говори, а когда голова на плечах есть, мужчина может и путешествовать, и работать, совмещая приятное с полезным. Он у меня заведует туристической фирмой!
— Какая хорошая работа! А моя Настенька окончила «Донецкий техникум Луганского национального аграрного университета» — инженер-озеленитель и оператор по искусственному осеменению животных и птицы. Одноклассницы поступили, кто в юридический, кто в экономический, а она говорит: «если все будут адвокатами и бухгалтерами, то кто же будет сельским хозяйством заниматься?» Я не отговаривала ее. Сам понимаешь, Коленька, и в ее словах доля правды есть. Главное, чтобы работа в радость была. Тем более озеленитель это еще не значит, что Настенька будет огурцы в теплицах выращивать или подсолнухи на поле полоть! Она могла бы и руководить процессом, внедрять современные технологии, сидя в удобном кресле аграрной конторы! Но для того одного лицея мало — без высшего образования не обойтись. К сожалению, в этом году Настенька не поступила — война на Донбассе перекроила все карты. Может, это и к лучшему — у Настеньки будет время подумать, окончательно сделать свой выбор и подготовиться.
— Вижу, что не разделяешь ты выбор внучки. Но смею тебя заверить, что аграрная сфера ничем не хуже туристической! Пусть модно сейчас разъезжать по европейским странам — Лондоны, Парижи! — но ведь даже наши фермеры могут себе позволить слетать на Бали! И, дорогая моя Прасковьюшка, если поездки можно и отложить, то кушать человек никогда не перестанет, а значит, что без сельского хозяйства обществу не обойтись! Так что агрономы еще нужнее, чем туристические операторы! И умный агроном найдет возможность и особняк построить в сосновом лесу на берегу речки, и птицефабрику открыть — еще и переплюнет своих одноклассников юристов и бухгалтеров! А девочке порой для счастья нужно только удачно выйти замуж, и можно вообще не работать. — Моя Настенька не из таких девиц! Она уже работает! Кассир в супермаркете. Не фонтан, конечно, но эта вакансия оказалась самой приемлемой из предложенных. Надеюсь, что через пять лет она станет как минимум менеджером в аграрной фирме!
— Дай то Бог! Прасковьюшка, — Николай Зольтеман замялся, — а дети твои — ты, я вижу, траур не носишь, — живы?
— Дочка у меня была одна-единственная, — тяжело вздохнула Прасковья Марковна, — умница, красавица, закончила «Горловский государственный педагогический институт иностранных языков», работала в школе преподавателем английского языка, потом замуж вышла за проходчика и пошла ее жизнь наперекосяк. Шахтеры, знаешь, они какие — что ни день, то бутылка самогона. Деньги пропивал, на такси разъезжал, дорогую одежду себе покупал, ни в чем себе любимому не отказывал, а Татьяна моя в одном платье пять лет ходила. Зарплата у учителей небольшая ведь, вот и надумала она на заработки в Польшу поехать. Настеньку с этим животным оставила, и уехала. Я зятя с внучкой каждый день проведывать приходила, а однажды пришла, а дом горит: заснул с сигаретой — Настенька чудом жива осталась. Забрала ее к себе и растила как дочь, а моя Татьяна только письма писала, да посылки к Новому Году и на дни рождения, а потом и вовсе забыла о нас. Настеньке тогда уже одиннадцать было. И вот уже восемь лет ни одной весточки от моей дочери нет. Ни слуху, ни духу.
Разговор снова принял печальный тон, и Николай Зольтеман, дабы не расстраивать старую знакомую, успокоил ее как мог и сменил тему на культурно-общественную, а потом, когда провожал ее к общежитию еще и купил в цветочном магазине огромный букет темно-алых роз.
Лев Зольтеман, обедая в пиццерии, прокручивал в памяти два важных события: неожиданно ранний приезд отца и трагическую кончину друга. Еще вчера ему бы и на ум не пришло, что Алекс, такой молодой и жизнерадостный человек, не доживет даже до субботы, которую он так трепетно ждал. Да что там — до субботы? Ему и тридцати не было. Эта скоропостижная смерть никак не укладывалась в голове, а тут еще отец — не успел перешагнуть порог дома, как начал проверять, что, где и как.
Кусок в горло не лез. Незадолго до того, как Лев с трудом заставил себя доесть пиццу, в его аудиенцию вошла официантка в сопровождении Сюзанны. От одного только вида последней Лев едва не подавился и попросил официантку убрать со стола и принести бокал светлого пива и рюмку коньяка с лимоном для Сюзанны.
— Нам нужно серьезно поговорить, — сходу заявила она и, бросив лаковую цветастую сумку-саквояж на соседнее кресло, присела напротив Льва.
— О чем?
— Я погощу недельку у подруги в Москве. Дело в том, что твой отец человек слишком уж принципиальный и открытый, мягко говоря, и эти два качества делают из него настоящего монстра. Будь он хоть чуточку мягче и сдержаннее, я бы как-то вынесла его присутствие, но эти его бестактные вопросы и завышенное самомнение загоняют меня в какой-то тупик! Какое ему дело, сколько мне лет? Это даже некультурно задавать женщинам такие вопросы! А эти реплики по поводу моих бровей! — у Сюзанны был татуаж. — Он ведет себя как неотесанный мужлан из деревни, а еще кандидат наук, бизнесмен и уважаемый человек! У него, что совсем крыша на старости лет поехала? Это непростительное неуважение.
Сюзанна замолчала, услышав приближающиеся шаги, и закурила сигарету.
— А я тебе говорил, что с ним найти общий язык тяжело. Теперь ты понимаешь, почему я ушел из дому.
Официантка обслужила шефа и его гостью, и ушла.
— Честно, я думала, что ты преувеличиваешь. Отец моей коллеги утверждал, что Николай Трофимович Зольтеман «необычайной души человек», что в нем гармонично сочетаются манеры, острый ум и достаток. И что же я увидела? — Зануду, жмота и хама! Поэтому не имею ни малейшего желания находиться с ним даже в одном городе, а тем более составлять вам компанию. Уж как-нибудь без меня!
Лев отпил залпом треть бокала пива, и настроение его немного приподнялось:
— Подстрекательница!
— Что? — она скривилась после коньяка и закусила долькой лимона.
— Ты мне все уши прожужжала, что с отцом нужно поддерживать хорошие отношения, что он уже старенький и нуждается во внимании. Ты даже намекала, что я обязан ему потакать из-за его банковских счетов, нашего загородного дома и квартиры, в которой уже десять лет никто не живет, а теперь бросаешь меня с ним один на один.
— Миленький мой львенок! Это ведь твой отец! А разве ты не согласен с моими доводами?! В конце концов, вы могли хотя бы созваниваться иногда, видеться хоть пару раз в год — ты от этого только выиграешь!
— Холодный расчет, Сюзанна. Неужели ты думаешь, что отец не впишет мое имя в завещание? Я ведь его сын! Буду я с ним общаться или не буду, я все равно его сын, и, признаться честно, я и без его денег справлюсь со своими трудностями.
— Какие мы гордые! Я бы на твоем месте гордыню поубавила, и старалась бы всяческими способами сблизиться с отцом, и коль уж я не вписалась в его рамки женственности и хорошего вкуса, то извольте — налаживайте отношения без моего участия. Это принесет больше пользы! Боюсь, что твоему отцу лучше не перечить и не мозолить глаза тем, что вызывает у него недовольство, а меня он явно невзлюбил.
— Вот так всегда! Кто-то кашу заварит, а мне расхлебывать. Ну, что же, придется потерпеть его недельку! А ты, значит, в Москву собралась? А как же похороны Алекса?
Сюзанна свела брови, но тут же ее лицо приняло равнодушный вид:
— Алекс твой друг, а не мой — мне на похоронах присутствовать не обязательно. Кстати, о его смерти: что слышно? У тебя есть какие-либо известия?
— Водитель скрылся с места преступления. Я разговаривал с отцом Алекса: свидетели не рассмотрели номера машины — известно только, что Алекса сбила черная «Шкода».
— И все?
— Касаемо ДТП — все. А вообще, оказывается, что Алекс с кем-то встречался в отеле и длительное время скрывал ото всех свою возлюбленную.
— Вот это таинственность! И кто эта особа?
— Думаю, следствие установит.
— Хотелось бы взглянуть на нее хоть одним глазком! Интересно, каких дедушек предпочитал Алекс, что даже не решался представить свою избранницу друзьям? Ты не знаешь? Может она страшная, кривая и больная, но с добрым сердцем? А что если он подцепил ее в библиотеке, и она опоила его приворотным зельем — все начитанные девушки, наверно, умеют его готовить?
— Твой сарказм сейчас не уместен.
— Ладно, прости, ты прав — какой бы не была его девушка, он любил ее настолько сильно, что ничего для нее не жалел! А ты не сделаешь мне одолжение: мне бы немного деньжат на карманные расходы?
— Сюзанна, дело в том, что мне нужно погасить часть кредита и оплатить поставку алкогольной продукции — все хотят денег, а я не миллионер!
— Умоляю, только не прибедняйся! Неужели ты мне не дашь даже на развлечения? Или ты хочешь, чтобы я грустила без тебя целыми днями, плакала вечерами, рассказывая своей подружке, какой ты у меня замечательный, и ночами глаз не смыкала из-за нашей маленькой разлуки?! Я же люблю своего милого львенка до безумия, и чтобы мне без тебя не было скучно и одиноко, нужно как-то увеселить мое пребывание в Москве! Ну, не жмись, не будь таким вредным, как твой отец!
— Мне неудобно тебе отказывать, но в ближайшие две недели я точно на мели. К тому же отец здесь, а он терпеть не может излишней расточительности и до сих пор считает меня балбесом, я не горю желанием целую неделю выслушивать его проповеди на тему бережного отношения к деньгам, экономии, выгодным депозитам. Меня раздражает одна только фраза «богатый не тот, кто много зарабатывает, а тот, кто меньше тратит». А он как раз из тех, кто свое богатство накопил, и нас с Владиславом учил своим премудростям, но я всегда поступал по-своему, но только вот не в ущерб своим интересам. Так что прости, но в этот раз денег я тебе дам.
— Я не верю своим ушам! Лев, ты сам себя слышишь? С каких это пор я стала «ущербом твоих интересов»? С тех пор, как приехал твой отец, или с того дня, как притащил домой фолиант по астрономии?
— Не говори глупости. Астрономия то здесь при чем?
— Это еще как посмотреть! Звезды часто предсказывают перемены.
— Ну, кошечка моя, не дуй губки!
— Я от тебя такого поворота не ожидала. Как ты можешь мне отказывать в таком пустяке? Я же не прошу ни норковую шубу, ни итальянские сапоги! Вот твоя благодарность за мою любовь, за заботу и внимание, за чуткость и сопереживание! Ну, что же, если ты так хочешь, то в Москве мне придется ограничиться прогулками по Красной площади — никаких клубов, кафе и торговых центров.
— Сюзанна, если ты не хочешь гулять по Красной площади, то можешь оставаться здесь! Отцу я скажу, что ты уехала на фотосессию, и он, я уверен, даже не заподозрит, что ты его, просто-напросто, избегаешь!
— Нет! Я уже договорилась с подружкой. Ты же знаешь, я не люблю менять планы! Может, ты займешь у кого-то и дашь мне денег?!
— Тебе от меня нужны только деньги? Может, поэтому ты с отцом эту авантюру затеяла — надеешься, он раскошелится и погасит за меня кредит, машину подарит и еще деньжат подкинет, чтобы мы с тобой слетали на Мальдивы или в Таиланд? Он ничего мне не даст! Я сам должен построить свой бизнес! Сам! Чтобы доказать, что я ничем не глупее своего брата! И больше не проси у меня денег ни на что. Если сочту нужным — сам предложу.
— Ты что пьяный? Как ты со мной разговариваешь? По-твоему, я мерзкая расчетливая, сама ни на что не способная, пиявка?! Или паразитка? Нахлебница? Хорошо, что я узнала об этом сейчас, а не после свадьбы. Я была о тебе лучшего мнения. Раз ты такой, то разговор окончен! Счастливо оставаться!
Лев не пытался остановить ее — иначе ему пришлось бы уступить и опять чувствовать себя дойной коровой, а эта роль ему порядком надоела. Тем более, впереди уже обозначились непредвиденные расходы. ____________________________________________________________________________ Глава Х
Николай Зольтеман сначала сомневался, стоит ли ему останавливаться у сына, но мысли об отеле отбросил — решил таким образом доказать Льву свое намерение сгладить острые углы и наладить доверительные отношения.
Он вернулся домой гораздо позже оговоренного времени, но ничуть об этом не сожалел — и картинная галерея, и встреча с давней подругой, к которой полвека назад питал самые нежные и романтические чувства, остудили пыл его негодования, накаленный возмущением неосмотрительными поступками сына и его безвкусным выбором женщины.
Лев в ожидании прихода отца успел прочитать сорок страниц о Солнце, и даже заставил себя выучить несколько цифр: среднее расстояние от Земли до Солнца 149 597 900 км, температура поверхности 5770 К, возраст 5 млрд лет. Когда раздался звонок в дверь, Лев неохотно пошел открывать. Несмотря на то, что он дал отцу дубликат ключей, Николай Зольтеман им не воспользовался. Он стоял у двери с бутылкой красного вина и шоколадными конфетами:
— Я подумал, может, выпьем по глоточку, чтобы лучше понять друг друга!
Лев неуверенно посмотрел на отца и подумал, что вряд ли пониманию поможет глоток вина, но коль уж отец проявил такую инициативу, то не мог отказаться. Они сели на кухне и в домашней спокойной атмосфере начали искать точки соприкосновения.
— Сюзанна на тебя обиделась, отец. Ты был не справедлив к ней.
— Обиделась — это хорошо: пусть знает, что о ней думают люди! А то, что «не справедлив» — это еще как посмотреть.
— Твое мнение и мнение всех людей не одно и тоже, — возразил Лев.
— Я прожил шестьдесят пять лет и лучше разбираюсь в людях, чем ты. Я твою Сюзанну насквозь вижу, а поскольку терпеть не могу светского притворства, был с ней предельно откровенен. Она может сколько угодно дуть на меня губы и считать невоспитанным, мне от ее недовольства ни холодно, ни жарко!
— Не понимаю, чем она тебе так не понравилась.
Лев откупорил бутылку вина и наполнил два коньячных бокала лишь на сантиметр. Николай Зольтеман раскрыл коробку конфет, не торопясь с ответом:
— Надо было фруктов еще купить. Как-то не догадался.
— Ты обедал? Хочешь, бутерброд сделаю?
— Не волнуйся за меня — я не голоден! Давай-ка выпьем за тебя и твое светлое будущее! С пиццерией ты хорошо придумал, а вот договор подписал, не читая. Я бы на таких условиях кредит ни за что бы не взял.
Зазвенели бокалы, и Николай Зольтеман продолжил, едва пригубив:
— Квартиру, как я понимаю, ты снимаешь?
— Да.
— И зачем тебе одному двухкомнатная квартира с шикарной дизайнерской планировкой и телевизором на половину стены? Хочешь показать таким как Сюзанна, какой ты успешный и состоятельный малый! Все бы хорошо, если бы не кредит. К чему вся эта показуха?
— Отец, не заводись. Я рассчитаюсь с долгом, и все будет хорошо.
— Ты уверен, что после одного кредита не последует второй, потом третий? Сам подумай, захочешь выкупить эту квартиру или, может, еще просторнее со свежим ремонтом, потом нужно будет купить мебель и бытовую технику. А автомобиль? Или ты всю жизнь собираешься ходить пешком? И что мы имеем? — Ты до старости будешь должен банкам!
— Ничего подобного! Ты все утрируешь, отец.
— Нисколечко! Знаешь, в чем твоя беда? Ты хочешь жить красиво здесь и сейчас! А почему бы не отказаться от этой дорогостоящей квартиры и пожить пару лет в самой обыкновенной квартире хрущевской застройки? Посчитай, сколько денег ты сэкономишь таким образом! Дальше, твоя Сюзанна. За чей счет она вся такая расфуфыренная? Давно ты с ней? Сколько ты уже вложил в нее?
— Отец, пиццерия приносит неплохой доход. Я все подсчитал и могу позволить себе и снимать эту квартиру, и делать взносы по кредиту, и у меня даже остаются свободные деньги. С Сюзанной я встречаюсь около полугода и… да, я трачу на нее часть денег, но в пределах разумного.
— В пределах разумного! А тебе в голову не приходило, что она встречается с тобой только потому, что ты создал вокруг себя эту красивую картинку — иллюзию обеспеченного, сорящего деньгами, владельца общепита?!
— Не общепита, а пиццерии, отец!
— Не меняет суть дела! Сюзанна произвела на меня впечатление хитрой лисы. У нее на лбу написано, что ей нужны только деньги. Что ты о ней знаешь? Откуда, кто родители, материальное положение?
— Она фотомодель, родом из провинции, родители простые работяги. У Сюзанны заработок не стабильный — от заказа до заказа, но гонорары хорошие. Ее подруга модельер, и Сюзанна часто принимает участие в показах мод. У нее идеальная фигура, отец! А лицо! Она красивая девушка и умеет подчеркивать свои достоинства. На нее нельзя не обратить внимание. Сюзанна выделяется из толпы, ну и коль мы разоткровенничались, ты как мужчина должен меня понять — она необыкновенно хороша в постели, в душе! Я глаз от нее не могу оторвать, когда она голая!
— Я так и думал! Знаешь, между нами часто возникали недоразумения, порой ты меня доводил до белого каления, но я всегда старался понять тебя. Получалось это у меня далеко не всегда, но, если говорить о Сюзанне, то я, все-таки тебя понимаю. Единственное, мне кажется, что она не подходящая кандидатура быть матерью моих внуков — она только для секса. Скоро ты пресытишься, и сам поймешь, что постель — это не все. Уверен, в скором времени нам и не придется возвращаться к разговорам о ней — она временное явление, а вот когда ты встретишь девушку и скажешь мне, что любишь ее, — это уже будет серьезной причиной для обсуждения ее кандидатуры на роль моей невестки. Так, не будем тратить время на недостойных!
— Умеешь же ты одновременно и окрылить, и крылья подрезать! Ты неисправим, отец!
— И не будь дурачком — не угождай всем ее прихотям: пару раз откажешь — она сама исчезнет из твоего поля зрения. Попомни мои слова!
Лев налил себе еще немного вина, Николай Зольтеман отказался, закрыв бокал ладонью. На пальце блеснул перстень с крупным диамантом и россыпью мелких камней. «И это мой родной отец!» — подумал Лев, совершенно не желая с ним спорить. Где-то в глубине души он соглашался со всеми его высказываниями и понимал, что отец прав, но отказываться от красивой жизни не хотелось, как и согласиться, что Сюзанна попросту использует его.
— Вернемся к деньгам. Чем быстрее ты выплатишь кредит, тем меньше переплатишь. Это ведь элементарная математика. Таким образом, тебе нужно максимально сократить расходы, чтобы в будущем не банки на тебе зарабатывали деньги, а ты на них. Я прекрасно живу на проценты от своих вкладов, ничего не теряю, и с каждым днем мой счет только увеличивается! И ты должен научиться преумножать свои доходы, а не разбрасываться деньгами направо и налево.
— Я не разбрасываюсь деньгами направо и налево, как ты говоришь. Веришь, я не хочу доказывать свою точку зрения, тем более не считаю, что ты говоришь бесполезные вещи, и более того, в чем-то я безоговорочно с тобой согласен, но сократить расходы — это значит отказаться в первую очередь от этой квартиры, а я этого не хочу. В принципе, меня все в своей жизни устраивает, и не такое ужасное будущее меня ждет, как ты говоришь — рано или поздно и банки на меня начнут работать, а не я на них. Через пару лет я куплю квартиру, машину и женюсь на какой-нибудь скромнице, а не на Сюзанне!
— Через пару лет ты сможешь максимум спать спокойно, выплатив кредит! А на какие деньги ты собираешься покупать квартиру и машину? Опять кредит?
— Ну, хорошо, лет через десять у меня точно все будет!
— Вот! А если в течение года — подумай, всего двенадцать месяцев — ты погасишь кредит, а потом еще годик проживешь скромненько, то сможешь купить квартиру не через десять лет, как ты говоришь, а через два года! А там и машина не заставит себя ждать! Разве это не мотивация для временной экономии?!
— Опять ты за свое! Я не хочу ютиться в хрущевке с советскими голубыми панелями, спать на полу и травить тараканов каждый день!
— Ты мог бы и дальше жить у тетушки Зои.
— Но я не мог бы водить к ней Сюзанну, отец!
— Так значит, ты снимаешь эти шикарные апартаменты только из-за Сюзанны?!
— Вовсе нет — мне нравится находиться в красивой обстановке, и я имею полное право распоряжаться свое жизнью и своими деньгами по своему усмотрению.
— Жаль если я не доживу до того дня, когда с гордостью смогу рассказывать о тебе друзьям. Ты неисправим!
Лев не стал спорить, и разговор вскоре сошел на нет.
Лев и не думал, что вместо встречи в библиотеке ему представится возможность провести с Анастасией выходные на берегу живописной реки с удивительно красивыми рассветами и закатами. Обморок Прасковьи Марковны сыграл ему на руку, и все сложилось как нельзя наилучшим образом. Николай Зольтеман послужил связным звеном и предложил съездить отдохнуть вчетвером сразу после того, как узнал, что Лев ухаживает за внучкой его давней знакомой, нуждающейся в тишине загородной жизни.
Поскольку доктор, осматривающий бабушку Анастасии, настоятельно рекомендовал ей отдохнуть вдали от городского шума, то ни Прасковья Марковна, ни Анастасия не воспротивились столь любезному предложению Николая Зольтемана, и Лев впервые осознал, что отец, в кои-то веки, не препятствовал ему, не критиковал, а стал помощником. Он уже не казался ни тираном, ни вздорным стариком. Его глаза, глубокие и тусклые, изменились на озорные и оживленные. Николай Зольтеман словно сбросил десяток лет.
Анастасия со своей стороны тоже не могла не заметить изменений, произошедших с ее бабушкой, — Прасковья Марковна радовалась отцу Льва и даже разрешила дружить с самим Львом, «но только дружить, и никаких глупостей».
Вся эта история позабавила Льва — это же надо, чтобы мир оказался настолько тесным! Но горьким осадком все-таки оставались и похороны друга, и Сюзанна, которую волей-неволей Лев начал подозревать в связи с Алексом. И, действительно, припоминал Лев, что в тех случаях, когда отсутствовал Алекс, у Сюзанны зачастую появлялись неотложные дела, и при следующем сборе всей компании эта парочка обменивалась весьма лестными отзывами друг о друге. «И как я раньше ни о чем не подозревал, — укорял себя Лев, — надо было бросить ее как только каждый сантиметр ее знойного тела перестал быть незнакомым и секс уже не вызывал ни помутнения рассудка, ни тревожной истомы».
На телефонные звонки Сюзанна не отвечала, на похороны не пришла. Лев не мог быть уверен, что она уехала, но и удостовериться в обратном не ставил перед собой задачи, переключив все свое внимание на юную рыжеволосую красавицу, такую строптивую и принципиальную, что желание укротить ее и сломать неустойчивые принципы росло с каждым днем. Льва развлекала ее манера держаться на стороже, а утверждение в том, что стрела Амура зацепила только его, веселило наивностью и девичьим романтизмом. «Посмотрим, что ты скажешь, когда стрела Амура пронзит твое неопытное сердечко и пройдет навылет, оставив глубокий след» — думал Лев, уверенный в своей победе, зная наперед, что путь к ней будет тернистым, но интересным.
Лев курил на веранде коттеджного домика, наблюдая, как Анастасия в легком платьице прогуливалась вдоль берега. Отец с Прасковьей Марковной стояли у мангала. Пахло жареным мясом и дымом. Лев затушил окурок и вышел на солнце. Стоял прекрасный августовский день. У соседнего домика росла высокая яблоня, и налитые краснобокие яблоки склоняли ветви к земле. Над деревом кружила стая птиц, ласково щебечущих и то и дело совершающих осмотр своих владений. Все домики базы отдыха утопали в сочной зелени ухоженных лужаек, пестрых клумб с жасмином, розами, лилиями и заплетающимися по аркам клематисами различных сортов.
Лев сорвал белую розу, уколов палец об острый шип. «На что только не пойдешь лишь бы произвести впечатление!» — подумал и растер каплю крови по пальцу. Вдохнув приятное благоухание цветка, он спрятал его за спину и пошел к берегу. Ухаживать за Анастасией под присмотром пожилого отца и ее немолодой бабушки было нелегко, но Лев любил препятствия, и ему доставляла удовольствие эта игра в Дон Жуана.
По реке проплывали катамараны и лодки с гребцами. В тихой голубой воде отражались живописные сосны дальнего берега, высокое небо и белые облака, похожие на сахарную вату, а солнечные блики энергично танцевали над мелкими волнами.
Лев медленными осторожными шагами ступал по примятой траве, плавно исчезающей в прибрежной полоске мелкого песка. Анастасия стояла спиной, и Лев изучал ее гибкую фигуру под легким хлопчатобумажным платьем свободного кроя. Никогда еще девушка не казалась ему столь прекрасной и чистой. Анастасия в солнечных лучах, словно богиня в золотых шелках, влекла его к себе своей ангельской кротостью. Лев залюбовался.
— Для моей любимой подружки, — прошептал Лев, преподнося Анастасии цветок. Она вздрогнула и обернулась. Лев стоял слишком близко и смотрел на нее влюбленными глазами, не скрывая довольной улыбки.
— Ты с ума сошел! — Анастасия отошла на шаг назад, считая недопустимой столь короткую дистанцию между ними. — Ты хочешь, чтобы у бабушки случился инфаркт?!
— По-моему, она сейчас слишком занята шашлыками и воспоминаниями отца о его юности! Смелее, возьми розочку! — настаивал он. — Ее лепестки такие же нежные и белые как твоя кожа!
— Лев, ты нарушаешь условия договора!
— Нисколько, моя прекрасная Златовласка! — Лев заставил ее принять цветок, потому как начал водить им по ее щеке, вгоняя Анастасию в краску. — Румянец тебе к лицу!
— Ты несносен!
Лев снял сандалии и намочил ноги в воде.
— Холодная!
Прасковья Марковна и Николай Трофимович не настолько были увлечены, чтобы не заметить попыток Льва проявить себя наилучшим образом: то комплименты, то взгляды украдкой, то галантная заботливость, а теперь еще и этот жест с розой.
— Внученька, тебе солнце не напекло? Ты без головного убора! Иди-ка сюда!
— Уже иду, бабушка, — отозвалась Анастасия, а Льву шепнула: «Доволен?!»
И так продолжалось целый день: Прасковья Марковна не упускала внучку из поля зрения, а Лев ухищрялся и все равно оказывал Анастасии знаки внимания, испытывая с трудом сдерживаемую радость от наблюдения за ее реакцией.
Вечером они сидели вчетвером на веранде, увитой клематисами с яркими фиолетовыми цветами, ужинали ароматным мясом и салатом из сочных деревенских помидор, пахучего болгарского перца и свежей зелени петрушки. На столе стояла полупустая бутылка красного вина, и через мутное зеленое стекло падал последний луч заходящего солнца. В реке отражались темные деверья и бардовая лента заката, а на фоне всего расписные бабочки бесшумно хлопали крыльями, а песни сверчков и заливистые трели соловья становились все громче. Обстановка располагала к романтике и чистосердечным признаниям, вот только если бы не…
— Бабушка, я вымою посуду, — вызвалась Анастасия, чтобы как можно скорее покончить с этим затянувшимся даже не ужином, а настоящим испытанием, которое устроил ей Лев. Он не сводил с нее глаз, и она чувствовала себя так неловко, что дважды уронила вилку, облилась чаем, и в итоге поверила, что Лев в нее влюбился.
Прасковья Марковна кивнула в знак согласия, а сама внимательно слушала Николая Зольтемана. «Милый дедуля, — думала о нем Анастасия, — и вовсе никакой не деспот, каким рисовал его Лев».
Анастасия собрала тарелки и понесла их в кухню, где имелось все необходимое: от посуды до техники. Стены кухни, как и коттеджа, были из натуральной древесины, под потолком на одной из массивных перекладин висела кованая люстра-фонарь — необычная, но в обстановку вписывалась отлично: петли на дверях тоже имели кованые завитки.
Зашумела вода. Холодная быстро сменилась теплой, а потом и вовсе горячей. Анастасия стояла спиной к двери, занятая работой, и не услышала, как вошел Лев. Осторожно ступая, чтобы не скрипнула ни одна половица, он подкрался сзади, и, обняв Анастасию за талию, уткнулся лицом в ее шею, оставив на коже влажный след поцелуя. Его руки крепко сжимали стройное тело, а губы шептали безумные слова:
— Ты сводишь меня с ума… Я люблю тебя… Ты самая красивая девушка в мире…
— Прекрати! Или я закричу!
Анастасия попыталась вырваться из его объятий, но он лишь позволил ей повернуться к нему лицом и с ненасытной жадностью припал к ее губам, как бедуин в пустыне к источнику воды. Сначала она не отвечала на поцелуй. Лев чувствовал, как она напряжена, как бьется ее сердце, учащенное дыхание заводило его еще больше, и он не сдавался, вкладывая в поцелуй всю страсть, и Анастасия сдалась.
Их первый поцелуй был коротким, но после него Анастасия полночи не могла уснуть.
Коттедж состоял из трех комнат, не считая кухни и душевой: две спальни и просторная комната с большим плазменным телевизором, диваном и двумя креслами, обитыми плотным кожзаменителем приятного песочного цвета. На окнах висели белые шторы и крупными складками касались идеально ровного пола в виде паркета елочкой.
Анастасия с бабушкой первые пошли к себе, а Зольтеман-отец с сыном после просмотренного вчетвером комедийного фильма оставались и, сделав звук тише, смотрели еще один фильм.
Несмотря на запертую дверь, Анастасия не могла избавиться от тревожного чувства, и поэтому решила обезопасить себя и закрыть окно, боясь, как бы Лев не вздумал побеспокоить ее ночью. Бабушка сначала возразила, но как только Анастасия намекнула ей, что они не на четвертом этаже и ночью к ним в окно может влезть «пылкий поклонник», Прасковья Марковна заулыбалась и похвалила внучку за сообразительность и осторожность.
Они легли отдыхать. Через полтора часа во всем домике воцарилась тишина, и только соловьиная трель изредка нарушала ее мелодичной симфонией природы. Анастасия не спала — смешанные чувства недоверия и симпатии ко Льву давили ей на плечи и сжимали грудь, как в подвале тяжелое отсыревшее одеяло, сбросить которое не хватало сил. Она ворочалась и никак не могла уснуть. От желания поделиться своими переживаниями с бабушкой удерживала лишь боязнь за ее здоровье.
На электронных часах сменились все цифры — 01:23. Анастасия скинула с себя тонкое покрывало — было душно, и сон все не шел.
— Настенька, тебе не спится? — Прасковья Марковна повернулась к ней лицом.
— Непривычно на новом месте, бабушка.
— И это все? Ты уже три часа ворочаешься, и вообще ты весь вечер вела себя крайне странно. Тебя что-то беспокоит?
— Бабушка… нет… все в порядке. Спи!
— Седьмое чувство мне подсказывает, что дело в этом парне. Я права? Он нравится тебе больше, чем друг?
— Т-ссс! Говори тиши — я не хочу, чтобы он услышал.
— Хорошо, — Прасковья Марковна перешла на приглушенный шепот, — давай так. Если тебя интересует мое мнение, то Лев тебе не пара. Он, конечно, привлекательный молодой человек, его отец — богатый, и сам Лев, я уверена, тоже разбогатеет, но он мне все-таки не понравился. Вот, не произвел он на меня впечатление и все! Он выщипывает брови! А волосы? Они же с синим отливом, как воронье крыло! Он красится! Ну, что это за мужчина?!
— А меня это меньше всего заботит — сейчас многие парни следят за своей внешностью и время от времени меняют стиль. Меня другое волнует.
— И что же это?
— Ты точно не потеряешь сознание?
— Я превосходно себя чувствую. Говори!
— Он признался мне в любви! Только я не верю ему. Мы знакомы всего неделю, — какая может быть любовь?! Мы совершенно не знаем друг друга. Разве можно влюбиться с первого взгляда? А еще… знаешь… он поцеловал меня сегодня в кухне.
— В губы? Вот подлец! И ухитрился же!
— В губы. Самое интересное, что ничего сверхъестественного я не почувствовала. Не было того ощущения, как будто меня пронзает током. Это был нежный и волнительный поцелуй, но не такой как… как тогда в семнадцать лет.
— Тогда ты все себе придумала: и любовь, и ее волшебные краски! А сейчас одним поцелуем тебя не заставишь влюбиться, и это большой плюс, моя хорошая. Поцелуйчики — это еще не любовь. Но со временем все может измениться. Если Лев по-настоящему влюблен, то ты это поймешь по его поступкам. По поступкам, а не по словам о любви. Но мне не нужно тебе об этом напоминать, ты и сама понимаешь, что говорить можно все что угодно, и слова не всегда соответствуют действительности.
— Лев милый, но ему мало нашей дружбы, а я не хочу обманываться и его обманывать любовью, которой не испытываю. А главное, я не хочу отношений для развлечения, для того, чтобы скрасить время, пока я не собираюсь всерьез думать о замужестве и детях. Не хочу я этих игр!
— Внученька, а Льву уже скоро тридцать! В его возрасте многие уже успевают и жениться, и детей завести, и даже развестись, поэтому есть вероятность, что Лев имеет серьезные намерения. Но ты все равно близко его не подпускай — пусть знает, что ты не легкомысленная особа, и твою любовь еще нужно заслужить! Вот!
— Бабушка, ты то говоришь, что я должна сначала выучиться, найти высокооплачиваемую работу, и только потом думать о любви, а сейчас чуть ли не толкаешь меня в его объятия, как зайца в пасть хищнику! Это Николай Трофимович повлиял на тебя? Скажи, а если бы отец Льва работал сантехником, твое мнение было таким же?
— Не будем гадать на кофейной гуще! Если бы да кабы! Но, признаюсь, что Николай Трофимович повлиял на мое мнение. Я не могу сказать в его адрес ничего плохого и надеюсь, что его сыновья унаследовали от него только наилучшие качества! А ты, Настенька, порой слишком категоричная.
— Вот как!
— Именно! А теперь давай спать. Я рада, что ты по-прежнему доверяешь мне и делишься секретами, но утро вечера мудренее — спокойной ночи, внученька моя. Больше они не перешептывались, и вскоре обе крепко уснули, а на утро, когда Анастасия распахнула окно, на подоконнике обнаружила свежую розу, такую же белую, но еще более красивую — с хрустальными капельками утренней росы. Солнце еще не успело подняться над деревьями, и лужайка перед домом все еще пребывала в тени. Лишь самые смелые лучики пробирались сквозь зеленую преграду и серебрили росу на сочных листьях мятлика и на длинных шелковых нитях, расставленных пауками от одного стебелька к другому.
Лев со скучным выражением лица пил на веранде ароматный кофе, а Николай Зольтеман листал вчерашний журнал, сидя в махровом халате. Когда Прасковья Марковна с внучкой присоединились к их компании, оба заметно оживились и предлагали свои варианты, как с большей пользой провести день, чтобы о нем остались незабываемые воспоминания: купание, катание на лодках, рыбалка и уха, раки и пиво. Все были довольны, и только Анастасия не проявляла никаких чувств. У нее не было купальника, да и раздеваться перед Львом не хотелось — она стеснялась.
Все расходы по отдыху взял на себя Николай Зольтеман, поэтому именно он и предложил Анастасии сходить с бабушкой на местный рынок и выбрать себе любой понравившийся купальник и парео, но Анастасия любезно отказалась, сославшись на то, что не умеет плавать, и купальник ей не нужен. Лев немного огорчился — его фантазия перед сном многократно рисовала в воображении Анастасию выходящую из воды в мокром купальнике. Он представлял ее мокрые волосы и тело с капельками воды, стекающими струйками вниз по плоскому животику, округлым бедрам…
В реке водилось много рыбы, и можно было, взяв удочки напрокат, за пару часов выловить столько рыбы, что не съешь и за день! Николай Зольтеман давно не рыбачил и получал неописуемое удовольствие от процесса, а Лев наслаждался тем, что учил Анастасию забрасывать удочку, стоя у нее за спиной и прижимаясь к ней вплотную. Прасковья Марковна тоже ловила рыбу и вся светилась от счастья, когда поплавок уходил под воду, натягивалась леска и кончик удочки выгибался.
Лев как добытчик продемонстрировал Анастасии свое умение ловить раков. Он запускал руку по самое плечо в воду, нащупывал норы и вытаскивал из них и маленьких, и больших раков. Слишком мелких отпускал обратно и продолжал свою охоту на другом месте. Анастасия боялась повторить за ним: большие клешни пугали ее, поэтому только наблюдала. Наблюдала не столько за тем, как Лев достает этих раков, а за его лицом, расплывающимся в улыбке, добрыми глазами, рассматривала мышцы на его руках, спине, грудь с едва заметными завитыми волосками и опускала взгляд на полоску волос ниже пупка, когда Лев был увлечен делом.
Пользуясь возможностью, Лев был щедр на ласковые слова, радовался, показывая Анастасии очередную добычу, невзначай касался руки, обнимал, показывая уток, которые не отплывали далеко от камышей. С ним было приятно находиться рядом, и Анастасия решила, что не будет слишком уж ему сопротивляться, и если вдруг он разожжет в ее сердце пламя настоящей любви, то она поверит в его любовь! После ухи и раков с холодным пивом Лев и Анастасия катались на катамаране. Солнце светило во всю, Лев делился своими недавно приобретенными знаниями о нем, а Анастасия собирала знания о Льве: всегда хорошо выглядит, и побрит, и причесан, свободен в движениях, уверенный, вежливый, целеустремленный, оптимист, а главное умный, красивый и перспективный! Казалось бы, что еще нужно!
Лев не терпел сцен выяснения отношений и не любил, как и лишний раз оправдываться, так и обвинять оппонента. Импульсивный по натуре он и раньше часто поступал неожиданно, и даже его друзья с уверенностью не могли сказать, как он поведет себя в той или иной ситуации. Он без всяких, казалось бы, веских оснований то дарил чрезмерное внимание, то его лишал. В его душе легко зарождались чувства, легко сменялись и исчезали почти бесследно, по крайней мере, если какие-то переживания и терзали, то они были неглубокими и несущественными.
Лев и Сюзанна временно расстались. Он не устраивал допросов об отношениях с Алексом, не упрекал и совершенно не интересовался ее делами: ни показами, ни съемками, ни поездкой в Москву, и вообще не спросил, была ли она в Москве. Лев ничего не говорил об Анастасии — Сюзанна не спрашивала. Она была слишком самоуверенна и изображала полнейшее безразличие, словно ничего судьбоносного не произошло, и Лев, наигравшись новой игрушкой, рано или поздно позвонит и позовет к себе, и уж тогда она снова одурманит его чарами страстной роковой женщины. Не зря же она вышла на его отца, навела справки о финансовом положении и посодействовала примирению Льва с Зольтеманом старшим!
Не подозревала Сюзанна одного, что Лев догадывается об изменах, но настолько увлекся Анастасией, что не испытывает ревности. Она думала, что, не удерживая его, поступает мудро, и он сам вернется, еще и прощения будет просить, а она делать вид, что обижена, и в итоге он, чтобы загладить свою вину, еще и сделает ей предложение, и совсем скоро она будет купаться в роскоши как сыр в масле!
Лев же, быстро приспосабливающийся к новым условиям, все свои силы бросил на новый роман. Он трепетно и нежно говорил Анастасии о любви, с особым пристрастием вымаливал прощения за испорченный вечер, подарил букет метровых роз, который весил больше дорожной сумки со всеми вещами Анастасии вместе взятыми. Обмануться было проще простого — его выразительная подвижная мимика вынуждала проникнуться доверием и сделать шаг вперед, вместо того чтобы бежать назад без оглядки.
Так уж случилось, что Анастасия отклонилась от своих принципов, выработанных как за годы чтения классической литературы, так и за всю свою жизнь, в которой главным учителем была бабушка. Рожденная в 1946 году и воспитанная по старинке, она таким же образом воспитывала и внучку, сверстницы которой росли куда более легкомысленными. Их явно не терзали бы сомнения, если бы богатенький парень проявлял к ним интерес, скорее они сами были бы в этом заинтересованы, поскольку выгодно выйти замуж мечтали все бывшие подруги Анастасии, и лишь она не ставила перед собой таких целей. Возможно, из-за этого ей повезло больше, чем Сюзанне.
Анастасия, ранее уперто отвергающая любовь и все что с ней связано, не доверяющая парням, вдруг стала неуверенной. Мысли мелькали словно маятник, в них не было единства. Она взвешивала все «за» и «против», но никакая чаша не перевешивала. Сказать, что Лев ей совершенно безразличен, она не могла, как и сказать, что те чувства, которые она испытывает — любовь, тоже. Лев вел себя настолько безукоризненно, что она уже начала думать, что мужчин в столетних романах намеренно делали воплощениями зла, распутства, неверности и чудовищной лжи, что такими их изображали женщины, которым не повезло в личной жизни, и они, таким образом, как бы предупреждали девушек о возможной опасности. Но и тут она сомневалась: ведь большую часть ее любимых произведений написали не женщины, а мужчины, и они тоже выворачивали наизнанку грязное белье и описывали коварства и безнравственные поступки своих героев.
«Что если порядочных как не было ни во времена балов, ни теперь? А что если стоит отбросить все сомнения и если суждено снова обжечься, то сделать это без мучительных сомнений? А если Лев на самом деле любит меня и согласиться ждать шесть лет, пока я получу высшее образование?» — думала Анастасия. Подобными мыслями она терзала себя четыре дня до отъезда бабушки. Анастасия не стала ее задерживать, чтобы не огорчать, потому что видела, как она мило смотрится с отцом Льва, как горят их глаза во время разговоров, казалось бы, ни о чем. Прасковья Марковна, наконец, смирилась с темными шторами, пожелтевшими обоями, она стала радоваться жизни и все это отчасти благодаря Николаю Зольтеману. Не могла Анастасия лишить бабушку возможности увидеть новый город и побывать у давнего друга на даче, о которой он с таким восторгом рассказывал.
И вот осталась Анастасия одна, и ее наихудшие опасения подтвердились. Лев не устоял перед соблазном, не смог строго придерживаться своего плана обольщения — желание новых впечатлений сделало его нетерпеливым, резким и стремительным. Уже в следующий вечер после отъезда Прасковьи Марковны, он с вином, конфетами и цветами в восемь вечера, когда в общежитии еще не спали, постучал в дверь к Анастасии. Пробирался он тайно: подняться по ограждению на балкон первого этажа с высоким фундаментом ему помогли студенты за символическую плату, они же и провели его через свою комнату в коридор, показали, где лестница и рассказали в какой комнате живет рыженькая девочка с бабушкой. А дальше Лев рассчитывал не только на свое мастерство убеждать и подчинять своей воле, но и на чувства Анастасии. «Ну, какая девушка не захочет переспать со мной!» — думал он.
Анастасия, услышав его голос за дверью, провернула ключ в замке, переборов волнение. «Если не открыть — он будет надо мной смеяться» — подумала она, и нерешительно впустила элегантного гостя с белыми цветами.
Лев первым делом вручил ей букет и машинально окинул комнату рассеянным взглядом — он был готов к бедной обстановке и не заострял внимания на недостатках ремонта и на советской мебели. Лев ясно видел перед собой лишь объект своего желания, и самым важным для него было не спугнуть Анастасию, поэтому он старался быть как можно мягче и нежнее. Он принялся целовать ей руку, шепча: «раньше до тебя я так счастлив не был», но Анастасия, застигнутая врасплох его неожиданным визитом, не проявляла ни малейшей радости — на ее лице застыл неподдельный испуг, и она уже пожалела, что открыла дверь. Но выгонять Льва она не решилась.
Лев в приподнятом настроении блистал остроумием, рассказывая, на что ему пришлось пойти, чтобы пробраться к ней на четвертый этаж общежития, как к принцессе из высокой башни, которую внизу стережет злобная вахтерша — баба Яга. Ему довелось изрядно помучиться с пробкой, потому что штопора у Анастасии не оказалось, но его умелые руки справились с задачей даже при помощи вилки, и вскоре крепленое вино наполнило стаканы.
Анастасия пригубила вино и ела конфеты, откусывая и рассматривая начинку каждой. Лев выпил полстакана залпом и игриво положил ладонь на колено Анастасии. Решив попытать счастья, он позволил себе проскользнуть под юбку, но его рука было дерзко отброшена. Анастасия вскочила как ошпаренная и попросила его больше так не делать. Лев рассмеялся и, ничего не объясняя, прижал ее к груди.
Страх холодком пробежал по всему телу, и Анастасия почувствовала всю горечь положения. Руки Льва сжимали ее как стальные тросы. Не выбраться. Его губы ненасытно блуждали по шее, впивались до боли в кожу, и Анастасия, не смея закричать, укусила его за плечо, желая освободиться и выбежать в коридор, но хватка нисколько не ослабла. Лев, как хищник, почувствовавший запах страха, подхватил Анастасию на руки и повалил на кровать, убеждая тихим срывающимся голосом в безумии своей любви, совладать с которой у него больше не оставалось сил. Она умоляла его остановиться, но он не давал ей говорить, закрывая рот бешеными поцелуями.
Льва не остановили ни мольбы, ни слезы. Его многократно повторенные «люблю тебя» не успокаивали ни ее злости, ни обиды, но Анастасия все-таки сдалась. В отчаянии она расслабилась и позволила Льву насладиться добычей. Она закрыла глаза, ничего не говорила, почти не дышала, ее руки свободно лежали вдоль тела, в то время как Лев хрипло рычал над ней.
Рычание сменилось мурлыканьем, страсть — нежностью, напористость — раскаяньем. Лев с благодарностью целовал ее холодные руки, просил прощения за несдержанность и клялся в вечной любви. Он вымолил один поцелуй, затем еще и еще, и на утро о вчерашнем несогласии Анастасии напоминало только порванное по швам платье — Лев заставил себя понять, простить и полюбить.
__________________________
Глава XVIII
Любовь Анастасия представляла себе немного иначе — с замиранием сердца, с бабочками в животе, так как было с ее первым парнем, а вот со Львом накала чувств она не испытывала. Пытаясь себя понять, она задавалась вопросами об отличиях между страстью и любовью, и на ум приходили книжные цитаты на эту тему, и Анастасия еще больше терялась в собственных умозаключениях.
Лев над названиями своих чувств и не раздумывал. Какая разница любовь это или страсть — главное, что это не продлится длительное время, а говорить о любви и наблюдать за реакцией девушек на красивые фразы всегда доставляло ему удовольствие, и он не скупился на душевные признания и ласковые слова и вопреки упрекам отца тратил на девушек немалую часть денег. Так, чтобы компенсировать Анастасии ущерб — и за платье, и моральный, — он привел ее в торговый центр, где они весело провели весь день: посмотрели фильм, покатались на коньках, пообедали в уютном кафе под высоким стеклянным потолком, с которого на невидимых лесках свисали крупные осенние листья из картона, прошлись по магазинам и вышли с тремя пакетами покупок.
Анастасия было жутко неудобно из-за того, что Лев тратил на нее деньги. Поначалу она отказывалась, но он вопреки стеснительным возражениям настойчиво предлагал примерить то одно, то другое платье, затем выбрал элегантные туфельки на тоненьком каблучке и лаковую сумочку в тон, и когда она вышла из примерочной во всей красе, то гордости его не было предела. «Златовласка, ты прекрасна!» — повторял он. Потом в чайном магазине Лев купил две пачки одинакового дорогого чая в металлических баночках с надписями на иностранном. «Одна тебе, одна мне! От одного глотка наши души будут лететь друг к другу!». Анастасия окрыляла его, и он наслаждался ролью доброго заботливого романтика, радуясь ее смущению и детской наивности, блеску глаз и густому румянцу.
Предлагал Лев выбрать и телефон, но Анастасия категорически отказалась. «Это слишком дорогой подарок, и я не смогу его принять — бабушка будет ругаться!». Невольно Лев сравнивал ее с Сюзанной — она бы без церемоний выбрала самую дорогую новинку и еще попросила купить чехол, наушники и брелок.
В новом платье и на каблуках Анастасия ходила на работу. Сотрудники заметили, как она похорошела, как радовалась Льву, когда он приходил. Прасковья Марковна тоже отметила перемены, но решила не лезть, как обычно, с расспросами и советами, тем более она была всецело поглощена Николаем Зольтеманом, от которого кругом шла голова как после бокала шампанского на голодный желудок.
Длилось беспечное счастье Анастасии не долго — до первой попытки Сюзанны вернуть то, что считала своим по праву.
В один из выходных дней Анастасия и Лев гуляли по городу и зашли в книжный магазин, где Лев купил для нее «Незнакомку из Уайлдфелл-Холла» Э. Бронте. Оба беззаботные и довольные они спускались по ступеням, Анастасия листала книгу, предвкушая, что она будет читать, Лев придерживал ее под локоть, а Сюзанна за всем этим наблюдала через зеркальное стекло салона красоты, расположенного напротив книжного магазина. Случай вмешаться и нарушить их идиллию представился сам собой.
Упустить такую возможность Сюзанна не могла, поэтому пожертвовала коррекцией маникюра и записалась на другое время. Она выбежала на улицу и шла следом за своей целью, придумывая на ходу маленький сценарий, у которого будут большие последствия.
Сюзанной двигала отнюдь не ревность — ее переполнила черная зависть, что состояние Зольтемана старшего может достаться не ей. А ведь по ее убеждениям это она должна разделить со Львом половину наследства! Со Льва она могла бы вить веревки, чем она и занималась на протяжении полугода, и их свадьба, о которой она давно размышляла, решила бы все ее трудности, но планы рушились как песочный замок пенными волнами, и пришел час напомнить о себе.
Лев привел Анастасию в небольшое кафе, устроенное по типу самообслуживания, и, усадив за один из немногих свободных столиков, отошел выбрать напитки и десерт. Анастасия рассматривала проектировку, напомнившую ей просторную школьную столовую с квадратными вскрытыми лаком столами и деревянными стульями. Судя по количеству посетителей кафе, это место было излюбленным у многих. За соседним столом пожилая пара ела пельмени, рядом молодежь — картошку фри, кто-то — аппетитные гамбургеры, кто-то — супы, жареную рыбу…
С подносом Лев уже приближался к столику, как на него налетела Сюзанна с распростертыми объятиями. Она буквально повисла на нем, расцеловала, оставив красные следы помады на щеках и губах.
— Львенок мой, твоя киска истосковалась! — говорила громко, чтобы ее слышали даже в самом отдаленном углу. — Я так соскучилась! Ты себе не представляешь! Может, сходим сегодня в сауну?! Или нет — давай, как обычно, устроим феерию нашей любви у тебя дома! Я надену чулки, как ты любишь, и мы опять улетим в космос!
Лев остолбенел. Он не мог оттолкнуть Сюзанну, так как его руки были заняты, и, увернувшись от порции очередных демонстрационных объятий, он все-таки поставил поднос с фруктовыми салатами, пирожными и напитками на стол.
Анастасия сразу узнала Сюзанну и тут же почувствовала себя нехорошо: закружилась голова, перед глазами поплыл зеленый туман, и приступ неожиданной тошноты вынудил подняться и неуверенной походкой направиться к выходу.
— Ты с ума сошла! — Лев оттолкнул Сюзанну, но та продолжала цепляться за него.
— Да! Сошла с ума, потому что люблю тебя!
— Еще одна подобная выходка, и ты пожалеешь, — угрожающе заявил Лев и побежал за Анастасией.
Он остановил ее и, поняв, что с ней творится что-то нехорошее, обнял, гладил по волосам, целовал в висок и твердил, что это все объяснит и что Сюзанна для него ничего не значит.
— Как ты мог так поступить со мной! — слезно кричала Сюзанна, разыгрывая трагедию. Она выбежала за ними и с еще большим упорством входила в роль. — Предатель! А я тебе верила! Ты же променял меня на молоденькую девочку. Я для тебя стала слишком старой, да? А раньше ты говорил, что я всегда буду твой любимой!
— Прекрати сейчас же! Я никогда не говорил, что всегда… Не выдумывай!
— Лев, я сейчас потеряю сознание… — пробормотала Анастасия, наваливаясь на него всем телом.
— Сюзанна, уйди, я тебя по-хорошему прошу. Ты видишь, что ты наделала — это все из-за тебя!
— Какие мы нежные! Ты посмотри! Как чужих мужчин уводить, так она героиня, а как посмотреть в глаза сопернице так ей сразу плохо стало!
Анастасия еле собралась со всеми силами и приняла вызов:
— А что мне смотреть в твои бесстыжие глаза? — говорила она медленно и негромко. — По ним видно, какая ты мерзкая и отвратительная. Даже если Лев бросил тебя ради меня, это не дает тебе повода так себя вести. Я бы на твоем месте не устраивала сцен — это не к лицу порядочным девушкам.
— Ничего себя! И кто это говорит? — Нищенка из библиотеки! А ты знаешь, что Лев начал с тобой встречаться только потому, что… — тут Лев пытался прервать ее, но Сюзанна не умолкала, — проиграл в карты и должен был, как это ни странно звучит, познакомиться с простушкой в библиотеке и пригласить ее на свидание!
— Это уже переходит все границы, — Лев схватил ее за руку и сжал так крепко, что побелели костяшки пальцев. — Не смей оскорблять Анастасию.
— А то что? Она ведь меня тоже оскорбила! Так вот, а «мерзкая и отвратительная» Сюзанна лишь ответила на оскорбление, — она выдернула свою руку. — Знаешь, — Сюзанна посмотрела в болезненные глаза Анастасии с величием королевы, — по-моему, Лев просто сжалился над твоей несчастной сиротской судьбой, захотел скрасить твою несчастную жизнь после ваших там донбассовких артобстрелов мирного населения. Ты думаешь, что способна вызвать любовь? Ха-ха-ха! Ты же кроме жалости никаких чувств не вызываешь, девочка из Донбасса!
— Если ты не заткнешься, то жалость будешь вызывать ты, позируя перед камерами в инвалидном кресле.
— Ты мне угрожаешь? Не думаю, что ты посмеешь поднять руку на любимую женщину, — она несдержанно рассмеялась, сверля его взглядом, — но не буду испытывать твое терпение, да и твоя новая пассия, бедняжка, так разволновалась, что чего доброго скорую придется вызывать. Не скажу, что с превеликим удовольствием, но вынуждена вас покинуть — у меня запись на солярий. Эх, белые стринги и кружевной бюстгальтер на загорелой коже! Если передумаешь, звони!
— Катись ко всем чертям в своих белых стрингах! — со злостью ответил ей Лев и принялся утешать Анастасию.
Она все еще чувствовала слабость во всем теле, но, чтобы засыпать Льва вопросами, силы остались:
— Какая же она пошлая! Ты с ней встречался? И давно вы расстались? Или вы и не расставались? Она говорила правду? Откуда она знает, что я беженка из Донбасса? Ты все ей рассказывал? Ох, и Сюзанна! Я думала, что она была девушкой Алекса? Или у вас в компании две Сюзанны?
— Давай вернемся в кафе, и я все объясню, — предложил Лев и заботливо повел ее назад, — ты напугала меня внезапной бледностью и обморочным состоянием. Ты утром хоть завтракала?
— Я пила наш чай и съела бутерброд. Наверно масло было просроченное, и я отравилась. Мне вдруг стало настолько плохо, что я едва держалась на ногах. — Бедняжка! Сейчас тебе уже лучше?
— Немного лучше, и я с нетерпением жду ответов на вопросы. Их столик никто не занял, и поднос с вкусностями так и лежал нетронутым.
— Не знаю, с чего начать, — Лев мялся, но опасение, что Анастасия его не поймет и не простит, снизилось из-за ее доверчивого взгляда, — начну с самого начала. Сюзанна в нашей компании одна единственная. Других Сюзанн я не знаю, а вот мой друг Алекс… возможно встречался с другой Сюзанной, а может быть, что мы с ним делили одну Сюзанну на двоих — я не могу этого утверждать, и эта история меня сейчас совершенно не заботит. Мы расстались. Без криков, ссор и обвинений. У нее своя жизнь — у меня своя. Я никогда бы не позволил себе обсуждать наши с тобой отношения с ней. Никогда. Понимаешь, никогда! Я ничего ей не рассказывал о тебе! Ты же не думаешь, что, проводив тебя домой, я шел к ней и докладывал как первоклассник матери о своих впечатлениях, новых знакомствах, о девочке, которая мне нравится больше всех?! Сюзанне мог рассказать о тебе Алекс — с ним я откровенничал как с лучшим другом, и мне становится противно от одной мысли, что Алекс и Сюзанна могли встречаться у меня за спиной. Я стараюсь об этом не думать, и это мне отлично удается, потому что у меня есть ты. С твоим появлением вся моя жизнь изменилась. Именно ты открыла мне глаза на Сюзанну. Ты сама назвала ее бесстыжей, пошлой… Вас двоих даже сравнивать нельзя: ты ангел — она демон. Но я виноват перед тобой. Наши отношения начались с обмана, и хорошо, что Сюзанна затронула эту тему — мне давно нужно было признаться: я не люблю читать, я не люблю книги, я не хожу по библиотекам, я даже не увлекаюсь астрономией. Я пошел тогда в библиотеку, чтобы познакомиться с девушкой и пригласить ее в пиццерию, и таким образом развлечь своих друзей. Но я же не знал, что в библиотеку ходят такие милые девочки, как ты. Я и предполагать не мог, что одна встреча может повлечь за собой полнейшую переоценку всего. У девушек ведь тоже наверно есть свои эталоны мужской красоты?! Так вот с тринадцати лет мне нравились такие как Сюзанна: яркие, вызывающие, длинноногие в коротких юбках, с длинными волосами, блондинки и рыжие, страстные и вульгарные, уверенные и дерзкие, а еще обязательно с грудью не меньше третьего размера. Я не знаю, сколько их было в моей жизни… Теперь я понимаю, что такие как Сюзанна предназначены только для секса, только для интрижек, но любить таких нельзя. Я имею в виду, нельзя воспринимать серьезно и строить планы на семью, например. Она как дорогой эскорт — вызывала интерес и уважение ко мне, и может даже зависть моих же друзей, потому что все любовались ее декольте без тени стеснения. Она фотомодель, и мне тоже нравилось смотреть ее снимки в журналах. Еще полгода назад я был горд, что Сюзанна стала моей девушкой, хотя долго добиваться ее не пришлось — она сама разделась и все взяла в свои руки. С тобой все иначе, мне даже стыдно, что я напором затащил тебя в постель. Ты скромная, видно, что тебя воспитывала бабушка, что ты росла не в крупном городе и не попала под дурное влияние сверстников, мне нравится твоя начитанность, характер, нравится, что ты не куришь и не помешана на украшениях и косметике. Ты покорила меня своей естественностью, и я хочу, чтобы ты знала, что Сюзанна меня больше не интересует. Она в прошлом, а ты мое настоящее. Я влюбился в тебя и уже второй месяц засыпаю с мыслями о тебе!
Анастасия медленно ела фруктовый салат с кислыми кусочками твердого киви, не проявляя эмоций ни недовольства, ни восторга оттого, что Лев намекал вроде бы на серьезность своих намерений к ней:
— Значит, с астрономией — все выдумки! Ладно! А почему ты раньше не сказал мне о Сюзанне? Мы ведь уже сталкивались с ней тогда в пиццерии, когда твой писатель «занимательных историй» с надменным видом задавал мне дурацкие вопросы. Это тоже была часть плана? Ты привел меня, чтобы они надо мной смеялись?
— Нет, я бы не позволил даже своим друзьям обижать тебя. Все было под контролем, пока не появилась Сюзанна. Я не знал, что она вообще вернулась в город. Мы с ней немного повздорили в день приезда отца, и она уехала к подруге в Москву… а когда вернулась, я был уже всецело твой! Не обращай на нее внимания, и давай не будем возвращаться к разговорам о ней — я же не спрашиваю тебя о твоем бывшем парне. У нас с тобой есть настоящее, и не нужно его омрачать воспоминаниями о тех, кого давно пора выбросить из головы!
— Еще не так давно твоим настоящим была Сюзанна, и похоже, что она хочет тебя вернуть, а мое прошлое давным-давно забыто — за мной ведь никто не бегает со скандалами и истериками, и не унижает тебя на глазах у сотен людей.
— Она отцепится! Найдет себе кого-нибудь посостоятельнее, и думать обо мне забудет.
— Как ты легко рассуждаешь… Это значит, что с такой же легкостью однажды ты подумаешь и обо мне…
Анастасия наивно свела брови и подперла рукой голову, всматриваясь в свое отражение в расширенных зрачках Льва.
— Златовласка моя, не забивай голову глупостями, я тебя прошу. Никто не знает, что будет завтра. Что если не я, а ты разобьешь мне сердце? Вот встретишь нечаянно-негаданно в одни прекрасный день того, кто вскружит тебе голову, и пожертвуешь моими чувствами как мелочью в переходе — на строительство храма, оставишь меня в дураках и отомстишь таким образом за Сюзанну и всех тех, в ком я разочаровался в свое время! Лев дополнил сказанное выразительной мимикой, подчеркивая, что обсуждение этого вопроса бессмысленно.
— Знаешь, а я и не загадываю наперед о нашем с тобой будущем! Бросишь ты меня однажды или нет… Ты, может быть, думаешь, что мне не терпится выскочить замуж, и я готова выйти за первого встречного? Нет! Ни капельки! Я хочу получить высшее образование, хочу работать не кассиром в супермаркете, а ландшафтным дизайнером, к примеру, или агрономом. Я жить хочу в деревне, представляешь! Хочу видеть, как колосится пшеница, как подсолнухи разворачивают свои шляпки к солнцу! Водить автомобиль и лишь на работу ездить в город! А ты бы бросил ради меня город? Открыл бы пиццерию в деревне?! — Анастасия не сдерживала улыбку, наблюдая, как глаза Льва сначала округлились, а затем в них блеснул огонек, и он тоже рассмеялся.
— Деревня — это, конечно, хорошо, — размышлял он вслух, не прекращая улыбаться, — но поскольку ты завтра в деревню не уезжаешь, то у меня еще есть время подумать. Возможно, лет через пять я и открою пиццерию где-нибудь в деревне, куплю там домик, заведу цыплят, посажу вишневый сад, а ты будешь рядом со мной любоваться полями подсолнечника! Кто знает, Златовласка, кто знает!
— Ты такой милый, Лев! И, как ни странно, мне нравится, что ты не уверяешь меня в бесконечной любви, не говоришь о нашем будущем, не обещаешь золотых гор и умереть в один день. Это, по крайней мере, откровенно.
— Да, и сегодня я люблю тебя больше всех на свете, и когда ты рядом, меня нет счастливее!
— Сегодня… и только от нас зависит, когда это сегодня закончится. Салат просто объедение! — она сменила тему, не желая строить никаких прогнозов. Лев подсел к ней ближе и нежно обнял, пристально глядя в повеселевшие глаза. Он различал в них бирюзовые оттенки, золотистые искорки, зайчиками пляшущие вокруг черных бездонных омутов, вдыхал легкий запах шампуня, которым пахли шелковые пряди янтарных волос, и с облегчением вздохнул, когда понял, что она на него не злится и не обижается. Наконец приступив к еде, Лев откинулся на спинку стула, и тут его внимание привлекла яркая женщина с терьером в розовом наряде. Она медленно прошла мимо, неся за собой шлейф духов, и любвеобильная сущность Льва встрепенулась, зашевелилась, как песчинки в пустыне от ураганного ветра, и он, жадно вдыхая французский аромат, расширял ноздри, провожая взглядом фигуристую женщину лет сорока.
__________________
Глава ХХ
Желтые парки все чаще утопали в утренних туманах. Бледное небо заглядывало в окно, в комнате пахло ароматным чаем, горячая чашка согревала руки, воспоминания о нежных поцелуях — душу, и все живое внутри переворачивалось. Анастасия смотрела вдаль, не обращая внимания на заводские трубы, выпускающие в небо потоки грязного дыма. Ее пленяла полоска горизонта: там, где начиналось небо, далеко от города виднелись прямоугольники потемневших полей. Казалось, там иная жизнь — такая тихая, что тишину нарушает только свежее дыхание осени.
Во дворе мела опавшие листья баба Нина, лаял бездомный пес Бимка, доносился гул автомобилей. Люди, торопясь, шли к автобусной остановке. На влажной от ночного дождя крыше магазинчика собрались белые голуби и сидели, распустив пушистые хвосты. Всего этого Анастасия не замечала, наблюдая то за редкими порывами ветра, склоняющими верхушки оголяющихся деревьев, то за беглыми облаками, растворяющимися в общей серости.
Анастасия стала сентиментальной и вялой как при простуде. Она впадала в глубокую задумчивость, грустила и плакала вместе с осенним дождем, по утрам у нее кружилась голова, днем зевалось, а когда с ней был Лев, сердце усиленно билось и наполнялось приятным волнительным чувством. Какие слова он ей говорил!
Они встречались каждый день: Лев провожал с работы до общежития, по выходным приходил, и они вдвоем гуляли по желтым аллеям, а потом грелись у него дома. В их распоряжении была большая квадратная кровать в спальне с затемненными окнами, разложенный диван в просторной светлой комнате с идеально ровными стенами, высоким глянцевым потолком и с десятками маленьких лампочек. Анастасия не переставала стесняться и при свете прикрывала обнаженную грудь то рукой, то натягивала плед. Лев умилялся ее скромностью, но с еще большим наслаждением стремился покрыть поцелуями каждый сантиметр укрываемый прелестей.
Часто перед сном Анастасия закрывала глаза и мысленно переносилась в их райское гнездышко. Там все было иначе — как на съемочной площадке бразильского сериала о жизни богатых ни в чем не нуждающихся людей, и она каким-то дивным образом стала главной героиней этого фильма. С каждым разом она все больше привыкала к теплу полов, белый ковер с крупным ворсом уже не вызывал желания потрогать его руками, огромный телевизор не воспринимался как нечто неестественное, и только окна с красным атласным ламбрекеном и воздушными волнами светящейся органзы всякий раз поражали в самое сердце царским видом. Они напоминали отделку оперного театра — красный бархат и золото.
Анастасия переборола стыд и со временем шла ко Льву без малейших колебаний. Он приходил за ней, и они вдвоем шли любить друг друга. Поглощенная страстью, как судно после кораблекрушения морской пучиной, Анастасия воображала себя невестой, которой вот-вот должны сделать предложение. Она не мечтала о свадьбе, но мысль, что рано или поздно это произойдет, росла в сердце так же стремительно, как под ним развивался плод их головокружительного романа. Лев дарил ей книги и любовь. Так он называл свои чувства, черпаемые из глубины сердца, которое сам же называл субмариной с множеством отсеков с металлическими дверями. В этой субмарине жила не только Анастасия — за замками скрывалась и Сюзанна, и другие забытые и не до конца забытые, чьи яркие образы, словно острые камни, однажды оставили на ней царапины. Несмотря на то, что Лев с самого начала обрек отношения с Анастасией на непродолжительность, он не переставал ей восхищаться, делая это ни чуть не реже, чем в первые дни знакомства. Да, ему уже не требовалось завоевывать ее и доказывать свою исключительность, распуская павлиний хвост, но, глядя на нее, ему казалось, что он никогда раньше не встречал столь прелестного создания и вряд ли когда-нибудь встретит подобную скромницу с красивым лицом и телом и такой же красивой и чистой душой. Он засыпал ее комплиментами, и она расцветала на глазах как диковинная орхидея — необыкновенная.
Дни летели, но Анастасия всякий раз вызывала в нем бурю желаний, ему хотелось целовать ее приоткрытые губки, и когда они оставались наедине, то целого мира не существовало. Она была богиней его сердца, его солнцем и луной, его маленьким ангелом, потерявшим крылья. А бабушка Анастасии с укором твердила, что она теряет голову и честь.
Разве с возрастом женщина перестает быть женщиной? Прасковья Марковна не могла не заметить перемен. Она знала, чем они на самом деле занимаются, когда по выходным идут якобы гулять, даже тогда, когда Анастасия еще не произносила вслух столь лестных слов в адрес Льва и не признавалась, что он доставляет ей несравненное удовольствие, от которого закатываются глаза и дрожь пронзает тело. А когда Анастасия осмелилась заговорить об этом, Прасковья Марковна вновь стала предостерегать внучку, задавая наводящие вопросы, типа «А что Лев говорит о свадьбе?». А Лев о свадьбе и не упоминал.
Когда Николай Зольтеман вновь приехал погостить к сыну, Прасковья Марковна воспользовалась удобным случаем и завела с ним разговор об отношениях Анастасии и Льва, не подозревая, что эта затея обернется трагедией для Анастасии.
— Не стоит торопить события, Прасковьюшка, — отвечал Зольтеман старший, — чтобы сыграть свадьбу, нужны деньги, которыми Лев пока не располагает. Это с виду он такой успешный, а на самом деле гол, как сокол!
Лев пришел в бешенство, когда отец заговорил с ним о свадьбе. — Об этом не может быть и речи! Зачем мне вешать ярмо себе на шею? Мне всего двадцать восемь — я еще не нагулялся, чтобы ни с того ни с сего вдруг жениться! Я не готов остепениться или же только играть роль добропорядочного семьянина, как ты, и в тайне от жены искать пылких свиданий на стороне. Нет, и в семейной жизни, наверняка, есть свои прелести, но зачем покупать корову, если мне дают молоко бесплатно?! Да, Анастасия нравится мне, я бы даже мог с уверенностью сказать, что это не просто симпатия, а любовь, но, отец, жениться на ней, я не хочу. На ней… не потому, что она мне не пара, не потому, что она живет в общежитии и у нее мизерная зарплаты кассира. Дело вообще не в деньгах. Будь моей женой Сюзанна — она бы обходилась мне дороже, чем Настя. Я не готов засыпать и просыпаться с одной и той же девушкой, даже если эта девушка будет такой милой, как Настя, или такой страстной, как Сюзанна. Я ценю свою свободу, отец, и мне крайне неприятно слышать от тебя подобные заявления. Я, конечно, понимаю, откуда дует ветер — мне было бы проще, если бы ты не был знаком с Прасковьей Марковной, — ведь это она настропалила тебя против меня?
В итоге Николай Зольтеман оказался между двух огней: с одной стороны — сын, мнение которого он разделял, не считая необходимостью жениться в столь раннем возрасте, а с другой — давняя подруга, с которой не хотелось портить отношения из-за категоричности сына.
С испорченным настроением Лев пошел провожать Анастасию домой. Ее по-прежнему не покидала уверенность, что ничто не угрожает их безоблачному счастью, и Лев несколько озадачен лишь приездом отца, ведь под угрозой срыва их интимные свидания у него дома. Но дело обстояло гораздо серьезнее.
Льва стала тяготить привязанность к Анастасии. Глубина его чувства казалась непомерной, словно он без акваланга погружался на дно и от одного рывка вниз или вверх завесила его жизнь. В растерянности, с сожалением, что время расставания нельзя перенести на дальний срок, Лев был близок к решению, что пора вычеркивать Анастасию из своей жизни. Впервые этот поступок давался ему с такими тревожным ощущением, будто его насильно с завязанными руками и глазами вели как смертника к гильотине, словно не он сама являлся палачом своей любви, а злой рок или непредвиденные обстоятельства.
В сознании Льва разразилась буря: одна часть его души, огорченная и подавленная, как жалкий каторжник, была готова бежать, восстать против надиктованных его же разумом законов, а другая часть противилась и была готова пожертвовать любовью из-за страха любить. Если раньше Льву не нужен был предлог для разрыва отношений, то теперь он тщетно его искал, но не находил ни малейшего повода, чтобы расставаться. Даже разговоры о свадьбе его уже не слишком беспокоили — можно было оговорить это событие и запланировать на следующий год, и за это время найти массу возможностей не жениться. Лев даже переспал с Сюзанной, чтобы, как он надеялся, снизить свое влечение к Анастасии, но и это не помогло.
Город еще спал. Ни шороха, ни малейшего звука, лишь изредка старый тополь постукивал сухой веткой по стеклу, и Анастасия отвлекалась от мыслей о своем положении. Всю ночь она проворочалась и под утро даже не пыталась уснуть. Тест показал две полоски, и она не знала, радоваться или плакать, и поочередно то тешила себя представлениями, как качает младенца на руках, то вздрагивала перед страхом аборта.
Поликлиника находилась в нескольких кварталах от супермаркета, и Анастасия с вечера отпросилась у администратора, сославшись на недомогание и необходимость сдать анализы, поэтому с утра отправилась не на работу, а в женскую консультацию.
Запах лекарств и девушки с круглыми животами взволновали до смертельной бледности. Перед дверью гинеколога она почувствовала, как ноги, словно свинцом налились, и она с трудом сдвинулась с места, чтобы присесть на скамейку. Бросило в жар, и снова тошнота напомнила о себе, сжимая горло. Сомнений не оставалось — тест не обманул, но для полной уверенности Анастасия хотела услышать это от врача и только после подтверждения рассказать Льву. «Как же Лев отреагирует? — думала. — Обрадуется?! Обнимет и, подхватив на руки, закружит в воздухе со слезами, выступившими на глазах, или остолбенеет в шоковом состоянии и скажет, что стать отцом пока не готов».
Когда подошла очередь, Анастасия робко переступила порог кабинета. От волнения дрожало все тело, как после холодного душа. Медсестра, не поднимая головы, предложила присесть, а доктор задала вопрос: «На что жалуетесь?». Анастасия безумно боялась врачей, и пока заполняли ее карточку, пребывала в таком болезненно подавленном состоянии, что ни на чем не могла сконцентрироваться. Она машинально отвечала на вопросы, то блуждая глазами по стенам с обоями в цветочек, то рассматривая папки на столе или два маленьких кактуса за занавеской, а потом — белый советский плафон и трещину на потолке в комнате осмотра.
— Да, беременность есть, — говорила врач, — примерно шесть недель. Будете рожать?
— Да… — неуверенно ответила Анастасия, и все окончательно поплыло перед глазами.
Очнулась она от едкого запаха нашатырного спирта. Доктор советовала не волноваться, больше отдыхать на свежем воздухе, избавиться от вредных привычек, если они есть, и подумать о здоровье ребенка, а также объяснила, что причина обморочного состояния у беременных женщин чаще всего вызвана железодефицитной анемией. Она выписала Анастасии направление в лабораторию и посоветовала для профилактики пропить витаминные комплексы для беременных и не забывать о фруктах, богатых не только железом, но и другими минералами и витаминами.
Анастасия вспомнила поговорку: «Съедай по яблоку в день, и ты оставишь врача без хлеба», и купила килограмм зеленых яблок. Она загорелась желанием стать матерью, наблюдать, как растет ее дочь, как делает первые шаги, учить с ней стихи, водить за ручку в садик, и при этом она уже представляла голубоглазую малышку со светлыми завивающимися волосиками, пухлыми ручонками, в которых она держит плюшевого мишку. Анастасия хотела, чтобы девочка родилась крепкой, и всерьез задумалась о своем питании, и тут же отчаялась — если Лев ее бросит, то ей придется отказывать себе даже в молоке, ведь они с бабушкой не располагают большими деньгами и зачастую питаются очень скромно.
Беременность вытеснила на задний план все мысли. Еще недавно Анастасия планировала подтянуть знания по математике и биологии, подготовиться к вступительным экзаменам в институт, теперь же думала о кроватке для своей малышки, о пеленках, распашонках и красивых шапочках с кружевами. Она надеялась, что родится девочка, и это знаменательное событие должно было бы произойти по предварительным подсчетам в первой половине июня.
Сердце переполняла материнская нежность. Иногда в него закрадывался трепет перед родами, боязнь боли и врачей, но любовь к маленькому живому существу, поселившемуся у нее в животе, прогоняла все нехорошие раздумья.
Сообщить новость Льву Анастасия собиралась на следующий день. С приездом отца, именно с этим событием она связывала его отчужденность, они стали реже видеться — Лев дважды не приходил провожать ее до общежития, объяснив это нехваткой времени, возникшей из-за неразберихи со счетами пиццерии: поставщики требовали денег, которые он якобы уже перечислял и повторно оплачивать не собирался. Без него ей становилось тоскливо, но его отсутствие бурю в душе не вызывало, и она могла смириться с вынужденным одиночеством, не сомневаясь, что завтра все изменится: Лев разберется со счетами, а Николай Зольтеман дольше недели в гостях не задержится.
Очередная встреча Анастасии и Льва прошла в пиццерии. Они сидели за тем же уютным столиком, что и в первый раз, когда Лев старался произвести на Анастасию впечатление щедрого и состоятельного бизнесмена, заказывая дорогие блюда. Теперь он заказал пиццу для Анастасии и два стакана томатного сока. Сам не ел, и его лицо заметно озадаченное с холодным безучастным взглядом не предвещало ничего доброго, но Анастасия, чрезмерно увлеченная собой, не придавала этому значения. «Я беременна! У нас будет ребенок!» — хотела она скорее поделиться новостью, но никак не решалась. Лев тоже молчал, дав возможность Анастасии сначала поесть.
— Я должен тебе кое-что сказать, — сухо заявил он, — но сначала, пожалуй, допей сок. Боюсь, что иначе испорчу тебе аппетит, — добавил он подавленным голосом.
— Что-то случилось? Не томи! Говори, что у тебя стряслось! — Анастасия смутилась, и плохое предчувствие заглушило радостные нотки поющей ликующей души.
— Допей сок, Златовласка!
Чувство вины тяготило его как никогда. Будь на месте Анастасии любая другая, он бы возможно и не пришел, не усложнял бы себе жизнь и не подбирал подходящих слов для разрыва, ему не пришлось бы видеть разочарования в глазах и не чувствовать себя жестоким и несправедливым. Но Лев твердо решил поставить точку, несмотря на протесты своего второго «я». Он по-прежнему питал симпатию и чувство сострадания к Анастасии, называл свое безумное влечение любовью. Менялось лишь восприятие степени этих чувств. То ему хотелось бежать к ней сломя голову, то забыть, не видеть и не вспоминать.
— Ну, хорошо, — она залпом опустошила стакан и нерешительно посмотрела в его глаза, ожидая всего чего угодно, только не слов о расставании.
Льву нелегко было начать, но он собрался с духом и выразительно, почти без изменений, произнес отрепетированный текст:
— Анастасия, я много думал о нас и пришел к выводу, что мы не подходим друг другу. Поверь, дело не в тебе — ты милая, красивая, умная, замечательная, и ты еще встретишь в жизни того, кто по достоинству сможет тебя оценить, кто возьмет тебя в жены и не будет смотреть по сторонам, когда рядом пройдет какая-нибудь вертихвостка в короткой юбке. — Анастасия потеряла дар речи. — А я охотник, я не могу подолгу довольствоваться одной девушкой — мне не терпится завоевать другую. Такой уж я, и какой бы ты ни была совершенной — мне все приедается. Прости, что так говорю, но хочу быть с тобой честным. Помнишь, как-то ты спросила, когда мы говорили о Сюзанне, смогу ли я с легкостью расстаться с тобой? Нет! Мне нелегко далось это решение, и уж тем более нелегко было пойти на этот разговор. Проще не объяснять, а ставить перед фактом, но ты заслуживаешь большего, поэтому я сейчас здесь краснею. Не считай меня последним мерзавцем и не вини, что наш роман не будет иметь продолжения. — Анастасия слушала, не веря своим ушам, а при слове «продолжения» с трудом сдержалась, чтобы не сорваться и не прервать его протестами, типа «у нашего романа продолжение точно есть», но терпеливо ждала, что же он еще придумал. — Мы можем остаться друзьями, если, конечно, ты захочешь этого, и тебе не будет противно видеть меня с Сюзанной. Я временно решил возобновить с ней отношения — твоя же нежность и любовь подтолкнули меня к ней в объятия. Если бы ты меня динамила, если бы отказывала хоть иногда во встречах, то, может, и не наскучила бы мне за эти два месяца. Но имеем то, что имеем — я прочитал тебя как книгу, и мне больше не интересно. Если мы не расстанемся, то мне придется читать по второму разу, а я боюсь зациклиться на одной книге — с меня все будут смеяться. Я не тот парень, который сделает тебя счастливой. Прости.
Анастасия так ничего и не сказала о беременности. Ей осталось только пожелать Льву счастья и найти ту книгу, которую захочется читать всю жизнь. ___________________________
Глава ХХII
Они не виделись слишком долго по меркам Анастасии, но прошло не так много времени, чтобы мысли о нем уже не доставляли душевной боли.
Январский мороз разрисовал окно загадочными узорами. В них были и высокие снежные ели, и хрустальные замки с клумбами ледяных роз, и холодная синь небес точь-в-точь как цвет глаз Льва Зольтемана. Анастасия в выходные дни часто стояла у окна: грелась у единственной секции батарей и думала о чем-то своем.
Однажды в рождественское утро, вымыв посуду после завтрака в студеной воде и натянув рукава шерстяного свитера на замерзшие ладони, она положила руки на батарею, сидя возле подоконника, словно перед столом. Баба Нина расчищала дорожки, Бимка, сливаясь со снегом, крутился рядом — невозможно было не заметить его радости по вилянию пушистым хвостом с темным кончиком. Его уши стояли торчком как у рыси, а на довольной морде чернело единственное маленькое пятнышко между прищуренных добрых глаз. Анастасия любила этого пса. Порой, глядя на него, она вспоминала, как плакала в детстве, когда Биму из фильма зажало лапу рельсами, а дальше досмотреть ей не разрешила мама и выключила телевизор. Досмотрела этот фильм Анастасия, когда уже ходила в школу, но все равно плакала от жалости. Теперь ей снова хотелось плакать, но уже по другим причинам.
Проносился настойчивый ветер, и голый высоченный тополь, и круглая яблоня все сильнее укутывались в нарядную шаль из снежинок. Сквозь редкие ветви дальних кустарников таких же серебристых и праздничных виднелась проезжая часть с мелькающими автомобилями. Вдоль дороги кое-где выглядывала сухая трава. В поисках семян на эти полянки осторожно опускались стаи синиц, а пара серых голубей проворно разгребала снег на тротуаре, где каждое утро случайные прохожие подкармливали птиц.
От повторяющихся вихрей и монотонности утренних картин мысли Анастасии уходили далеко-далеко в то недавнее прошлое, которое осталось там, где не стихают канонады тяжелой артиллерии. Она вспомнила своих подружек, их мечты о свадебных платьях, траурные венки и плач родных у могил. Охватила тоска, и, глядя на улицу, она почувствовала себя такой жалкой как Бимка, надломленной как ветка старого тополя, слабой как снежинка, кружащаяся в вихре, но живой и способной преодолеть любые трудности во имя своего ребенка.
Издали Анастасия узнала фигуру своей бабушки в карамельном пальто. Она возвращалась с рынка с пакетом продуктов. Бимка подбежал к ней и выпросил кусочек хлеба, но, лишь обнюхав его, снова принялся скулить. «Хитрец — хотел косточку!» — подумала Анастасия.
Прасковья Марковна выглядела расстроенной. Она прекратила общение со своим старым другом — как только внучка призналась ей во всем: и в том, что Лев бросил ее, и в том, что она в положении. Сначала бабушка хотела с помощью давления на Николая Зольтемана заставить Льва жениться на Анастасии, но, подумав хорошенько, они обе пришли к выводу, что насильно мил не будешь, и решили ничего не говорить Зольтеманам о беременности. Прасковья Марковна предлагала уехать в Сибирь, чтобы не было ни малейшей вероятности пересечься со Львом в городе, чтобы ни он, ни его отец в будущем не требовали свиданий с их маленькой девочкой, появления которой Прасковья Марковна ждала с большим нетерпением, нежели рождения собственной дочери.
Анастасия тогда еще не решалась сменить место жительства. Она привыкла к их убогой комнатушке, к соседям, к сотрудникам, к работе в супермаркете, к тому же она не забывала и о социальной помощи для ребенка, а для этого нужно было официально уйти в декретный отпуск. На алименты она совершенно не рассчитывала, но ее не покидало чувство, что настанет день, когда Лев узнает о дочери и примчится с цветами, игрушками и конфетами. В зависимости от его поведения она бы приняла окончательное решение — уехать и начать новую жизнь или остаться и позволить Льву навещать их, конечно, если у него будет такое желание. В глубине души Анастасия хотела, чтобы у малышки был отец, даже если только по выходным, но принуждать Льва к ответственности она не намеревалась — она все еще чувствовала себя преданной и использованной. Было больно, что Лев перешагнул через ее чувства как через коврик на пороге, вытер ноги и пошел дальше.
Николай Зольтеман ни в ноябре, ни в декабре, ни к Рождеству не приехал навестить сына. Между ними снова выросла стена непонимания. Виной тому послужила Сюзанна. Она настояла, чтобы Лев показал ей рассвет над Нилом, пирамиды Гизы и сводил в гробницу Тутанхамона, мол, тянет ее в Египет как Клеопатру, и на все ее прихоти Лев оформил еще один кредит, что и взбесило Зольтемана старшего. Об этом он упомянул в новогоднем письме для Прасковьи Марковны. Он так же приглашал ее с внучкой погостить у него на даче, где долгими зимними вечерами он только и делал, что раскачивался в кресле-качалке у камина, но Прасковья Марковна ответила отказом и попросила впредь ей не писать.
Внезапно раздался стук в дверь, и Анастасия одернула руки от батареи, закатила рукава, еще раз взглянув на бабушку сквозь круглый кусочек стекла, отогретый дыханием на фоне расписных узоров, и с удивлением направилась к двери.
— Кто там? — спросила недоверчиво.
— Настя, это я — Карина!
В плохо освещенном коридоре стояла ее сотрудница. Белый свет из комнаты, где были распахнуты шторы, озарил ее взволнованное лицо. На куртке блеснули капельки растаявшего снега. Карина тяжело дышала и мялась на месте. — Привет. Ну, чего ты стоишь, заходи! Что стряслось? На тебе лица нет. Анастасия завела ее в комнату, предложила снять куртку, но Карина отказалась: — Я ненадолго. Тут такое дело, не знаю, как и сказать, в общем, Льва сбила машина. Это произошло вчера поздно вечером в центре города. Он был пьян… — Он, что умер? — перебила Анастасия.
— Нет, но он в критическом состоянии. Мама говорит, что он может остаться инвалидом на всю жизнь. На утро он все еще не пришел в сознание. Телефон разбит. Мама пыталась воспользоваться его сим-картой, но и она повреждена — позвонить его отцу и сообщить нет возможности, и я решила прийти к тебе. Нужно что-то делать.
— О Боже, — Анастасия разревелась, — но что я могу сделать? У бабушки был адрес Николая Трофимовича… Отправить срочную телеграмму? Как помог бы сейчас мобильный телефон!
— А у твоей бабушки нет его телефонного номера? Мы бы позвонили с моего мобильника!
— Думаю, нет. Что же делать? А если он не очнется? Что с ним? Он сильно покалечен?
— На нем места живого не осталось. Сама представь, как выглядит человек, которого на скорости сбивает машина. Дежурный врач разговаривал со свидетелями. Они говорят, что Лев отскочил после удара на двадцать метров. Представляешь, какой это был удар? Самое страшное — это перелом позвоночника: без операции не обойтись, но без денег операцию никто делать не будет. И вообще, ты бы знала, сколько стоит одна капельница…
— Я должна его увидеть, — Анастасия схватила пальто и шарф, бросила вещи на кровать и, открыв шкаф, из обувного коробка, где хранились документы, взяла несколько купюр. — Я сейчас быстро оденусь и пойду к нему. Побегу! У меня есть немного денег… по крайней мере на обезболивающее хватит… Боже, хоть бы он поправился и встал на ноги!
— У Льва свой бизнес, богатый отец — зачем тебе платить за то же обезболивающее? Пусть сами платят! Тем более, Лев бросил тебя.
— Если он очнется, а он должен очнуться, то ему наверно будет очень больно. Я не хочу, чтобы он страдал, даже если он и заслуживает наказания… но не такого же.
— Ладно, не буду тебя отговаривать от добрых намерений, но первым делом нужно сообщить отцу Льва о несчастном случае. Кстати, Льва тоже сбила черная Шкода. Как-то все это очень подозрительно, не находишь?
— Как и его друга? — Анастасия сосредоточилась. — А номера? Водителя не нашли?
Не успела Карина ответить, как в комнату вошла Прасковья Марковна:
— Лев попал в больницу? — спросила она.
Анастасия все ей объяснила в двух словах, и Прасковья Марковна успокоила внучку тем, что у нее сохранился почтовый адрес Николая Зольтемана, и она сейчас же пойдет в отделение связи, чтобы отправить ему срочную телеграмму. Втроем они поспешно спустились по лестнице и вскоре разошлись в разные стороны.
Вне себя от волнения Анастасия всматривалась в лицо спящего Льва. Его до неузнаваемости исказила ужасная трагедия, и если бы не две знакомые цепочки на шее, то Анастасия сначала непременно усомнилась бы, что перед ней именно он.
Лев не проявлял никаких признаков жизни, кроме слабого едва ощутимого дыхания. Голова туго перебинтована. Повязка на виске пропиталась кровью, часть лица стесана, вокруг раны, сочащейся сукровицей, образовались корки. Дрожащей рукой Анастасия коснулась его распухших губ. Они показались ей слишком горячими и чужими, словно не их поцелуи будоражили ее мысли не так давно. Рука осторожно скользнула по щеке. Кожа имела фиолетовый оттенок, под глазами нависали мешкообразные складки, и даже нос казался чужим — большой с широкими полями и круглым поцарапанным кончиком. Брови не изменились — они по-прежнему сохраняли правильную форму и лишь несколько отросших волосинок выбивались из четких очертаний.
Анастасия с болью смотрела на загипсованную руку и ногу, на капельницу, от которой тянулась прозрачная трубка, на белый прямоугольный кусочек лейкопластыря, придерживающий острую иглу, на неподвижные сжатые пальцы такие же избитые и в фиолетовых синяках, как и лицо, левое предплечье, и даже верхняя часть груди, не укрытая одеялом.
Анастасия гладила и держала его руку в своей, напрасно разговаривала с ним в надежде, что он откроет глаза, узнает ее и скажет хоть слово, но Лев никак не реагировал. Она дрожала всем телом. То сидела у кровати и плакала, то вскакивала и переносила стул к окну, к батарее, подносила сложенные ладони к губам и бессвязно шептала молитвы, глядя в низкое бледно-серое небо. Несколько раз заходила медсестра, проверяла пульс, капельницу и советовала Анастасии не мучить себя, а пойти домой и ждать новостей от Жанны Сергеевны — мамы Карины.
— А если я только уйду, а он откроет глаза? — наивно отвечала Анастасия, на что Татьяна, так звали эту медсестру, лишь пожимала плечами и сочувственно вздыхала.
С самого начала Татьяна не разрешала Анастасии даже войти в палату, она уперто твердила, что пациент в тяжелом состоянии и визиты крайне не желательны, но ее разжалобили слезы, к тому же Анастасия сама вызвалась оплатить первую медицинскую помощь, после того как Татьяна предъявила ей чеки на покупку медикаментов в аптеке. В итоге в кошельке у Анастасии осталась лишь незначительная сумма, на которую и килограмма яблок нельзя было купить, но она со спокойной совестью выполнила свой долг, и ей было приятно, что именно она, а не Сюзанна, и не кто-то из друзей Льва первый примчался к нему в больницу. Где-то на подсознательном уровне она все еще соревновалась с ними, особенно с Сюзанной, которая ни утром, ни днем, ни вечером так и не появилась.
Ближе к полудню Лев слегка шевельнул рукой, и Анастасия тут же заговорила с ним в полный голос:
— Ты меня слышишь? Лев! Скажи хоть слово! Ну, пожалуйста, услышь меня!
— Зла-то-влас-ка… — прошептал он по слогам, не открывая глаз. Его губы едва шевелились, но и от малейшего движения нижняя губа лопнула, и капелька алой крови застыла на ней.
— Лев… я сейчас вернусь…
Анастасия привела медсестру.
К их приходу Лев открыл глаза и ерзал головой по подушке, будто хотел избавиться от повязки, как собачонка, не привыкшая к шляпкам и кофточкам. Татьяна лишь взяла его за руки и задала вопрос о самочувствии, как вдруг он неожиданно громко вскрикнул и одернул руку. Потом послышались сердобольные стоны, и все его тело несколько раз сотряслось как при сильном ознобе. К бровям скатились крупные капли пота. Боль давила на него изнутри, и когда он взглянул расширенными глазами на медсестру, та отшатнулась и выбежала из палаты с криками: «Иван Ильич, идите скорее — Зольтеман пришел в себя». После осмотра доктор сказал: «Жить будет, не волнуйтесь». Он также завел разговор об операции, на что Анастасия ответила, что этот вопрос лучше обсудить с отцом Льва и уверила, что тот в скором времени приедет.
Позже Анастасия кормила Льва бульоном. Она сходила домой, поговорила с бабушкой, и в скором времени снова была рядом с ним. Она успокаивала его, жалела — он извинялся и плакал, вздрагивал и безуспешно пытался сжать кулаки, закрывал глаза в моменты острой боли и благодарил тихим беспомощным голосом Анастасию за то, что она не отвернулась от него в трудную минуту. Она чаще молчала, так и не решаясь заговорить о своем положении. «Он слишком слаб, — думала она, — не стоит лишний раз его волновать».
На следующий день приехал Николай Зольтеман с младшим сыном. Они вошли в палату в сопровождении Жанны Сергеевны. В тот момент Анастасия подносила ложку с манной кашей ко рту Льва. Он слегка морщил нос, не испытывая ни малейшего удовольствия ни от каши, ни от того, что его кормят как маленького. Но жевать твердую пищу ему категорически запрещалось из-за повреждения челюсти, поэтому и приходилось есть только редкие супы и молочные каши.
Ложка с кашей зависла в воздухе, когда Анастасия увидела Владислава. От него глаз нельзя было оторвать, не рассмотрев внимательно выразительные и привлекательные черты лица, светлые коротко стриженые волосы и мужественную фигуру. По сравнению с ним Лев был мальчиком, щупленьким студентом с молодежной стрижкой, а Владислав — настоящий мужчина, к тому же чем-то напоминал обожаемого Анастасией Брэда Питта.
Смутившись, Анастасия все-таки поднесла ложку ко рту Льва и неловко встала, почувствовав себя лишней в этой компании. Она застыла на месте с тарелкой в руках, а от теплого бархатного взгляда Владислава как от горячего чая ее вмиг бросило в жар. «О Боже, — мелькнуло в мыслях, — какой мужчина!».
Николай Зольтеман после приветствий, поблагодарил Анастасию, вскользь представил ей Владислава и с серьезным выражением лица обратился ко Льву: — И угораздило же тебя под колеса попасть…
Анастасия с медсестрой оставили их одних.
К полудню пришла Прасковья Марковна и принесла для Льва свежий куриный бульон в полулитровой стеклянной банке с этикеткой «Томатная паста», термос, подаренный волонтерами еще летом, с недорогим черным чаем и пакет с духовыми пирожками для Анастасии. Она испекла их специально с яблоками, потому что всегда считала, что запененные яблоки гораздо полезнее сырых, особенно для беременных.
Несчастный случай, произошедший со Львом, дивным образом снова всех сблизил: Николай Зольтеман галантно пригласил Прасковью Марковну отобедать в пиццерии, и она охотно согласилась, отбросив все обиды; между Анастасией и Львом укрепились дружественные взаимоотношения; Лев по-братски разговаривал с Владиславом — Владислав с интересом присматривался к Анастасии, а она с любопытством проводила между братьями параллели и удивлялась, до чего же они непохожие.
Зольтеман старший на время несостоятельности сына взял процесс руководства пиццерией в свои руки, проверял счета, поставки и вообще порядок в заведении. Анастасия на три дня взяла отпуск без содержания, чтобы ухаживать за Львом, так как Сюзанна не появилась и на второй день, словно Лев был ей безразличен или они накануне поругались, или — думала Анастасия — она уехала куда-нибудь на съемки позировать в стрингах.
Однажды, когда Лев спал, Анастасия вышла в буфет, купила кефир в бутылочке и сдобную булочку, и присела за один из пустых столов. Никого не было, не считая продавщицы и уборщицы, вальяжно елозящей шваброй по линолеуму в ромбики и цветочки, и тут появился Владислав. На нем был теплый кремовый свитер поверх светлой, но не белой, рубашки, черные строгие брюки, начищенные полуботинки. Владислав тоже купил кефир и булочку, словно подражая Анастасии, и попросил разрешения присесть рядом с ней. Она не возразила, но испытала такую робость, что даже боялась делать большие глотки, а выпить густой и вкусный кефир хотелось как можно быстрее, но это было бы не культурно, потому что при этом она бы издавала громкие звуки.
Владислав взболтнул бутылку и сделал глоток:
— Да, этот кефир на сметану больше похож! Его пить невозможно!
Анастасия сдержанно улыбнулась, но он ее рассмешил гораздо больше, чем она показала. Тихо и спокойно пить этот кефир, действительно, не получилось бы: его нужно было всасывать, и он при этом громко хлюпал.
— Ты не подходишь моему брату, — как бы между прочим заявил Владислав, — ты для него слишком хороша! По-моему, он не заслуживает твоей любви.
Анастасия не знала, что и ответить:
— Ты должен быть бы в курсе, что он бросил меня. Между нами нет той любви, о которой ты говоришь. Николай Трофимович не рассказывал тебе? Лев тоже не сказал, что мы просто друзья?
— Лев ненормальный. Ему со школьных лет нравились только вульгарные девицы. Я был удивлен, когда увидел тебя рядом с ним. Отец рассказывал, что ты милая и порядочная девочка, но… ты превзошла мои ожидания. Я видел, как ты оберегаешь его, как заботишься… Ты все еще любишь его?
— Люблю ли я? Да. Но уже иначе. Как друга, понимаешь? А то, что было раньше, теперь я могу назвать лишь иллюзий любви.
— Меня не обманешь — я видел в твоем взгляде любовь. Так?
— Я наверно никогда не забуду твоего брата. Да. И знаешь почему? Не потому что на нем свет клином сошелся, а потому что я на пятом месяце… но Лев об этом еще не знает. __________________________________
Глава XXIV
Эта новость на несколько секунд вывела Владислава из привычного состояния уравновешенности и спокойствия, но он не подал виду, что удивлен, и ровным пониженным голосом задал первый вопрос, пришедший ему на ум:
— Ты ждешь от него ребенка?
— Да, это так. Но прошу тебя, ничего пока не говори Льву — он слишком слаб… и я не хочу еще больше его расстраивать.
— Расстраивать, — повторил он задумчиво, — а почему ты не сказала ему раньше? Он ведь имел право узнать сразу, как только ты об этом узнала. Несмотря на все его непостоянство и эгоистичность, он должен отвечать за свои поступки, и ты должна была ему сказать — мало ли как бы он отреагировал, а что если эта новость его вовсе не расстроила бы.
— Вышло так, что в тот день, когда я собиралась все ему рассказать, и у него тоже была для меня новость, и он первым начал разговор. Лев сказал, что я ему наскучила, что я его слишком любила, и поэтому он вернулся к Сюзанне. Получилось, как и Пушкина — «Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей», только наоборот: чем больше любишь мужчину, тем быстрее надоедаешь ему. Я не хочу навязываться, Владислав, не хочу быть обузой, не хочу, чтобы Лев ради ребенка играл передо мной роль раскаявшегося влюбленного, чтобы опять из-за меня бросал свою несравненную Сюзанну. Такие отношения меня не устраивают. Меня и сам Лев не устраивает — не таким я вижу своего мужа… но все это я поняла с запозданием. Да и вообще о чем я? Лев никогда не говорил о свадьбе. Единственное, на что я могла бы рассчитывать, на отца для своей девочки, максимум, по выходным. Пусть окрепнет, — добавила она отрешенно, — и я ему все расскажу.
— Узнаю своего брата. Он не меняется. А где эта Сюзанна? Я так понимаю, он встречался с ней до знакомства с тобой?
— Да, но я об этом не знала изначально. А где она? Меня тоже удивляет, что она до сих пор не пришла навестить Льва. Может, они опять расстались — я не спрашивала Льва о ней: эта особа слишком высокого о себе мнения и слишком низко опускается, когда хочет доказать свое мнимое преимущество.
— Мне кажется или ты ревнуешь?
— Нет — она мне просто ужасно неприятна.
— Давай я отвезу тебя домой, — заботливо предложил Владислав. — Я сам покормлю Льва, а тебе не помешало бы хорошенько отдохнуть. Если бы я знал, что ты в положении, то еще вчера сменил бы тебя.
— Да, пожалуй, ты прав, я страшно устала за эти дни, и мне хочется сегодня пораньше лечь спать. Надеюсь, Лев не останется сегодня голодным?! Его нужно покормить в четыре и в восемь вечера.
— Я все сделаю, не волнуйся. Так поедем? У меня машина здесь на стоянке.
— Нет, спасибо, мне неудобно тебя беспокоить, да и Лев скоро проснется — лучше поговори с ним, а то ему одиноко. Он ждет ее. Каждый раз, когда открывается дверь, он смотрит словно с надеждой, что войдет Сюзанна, а потом раздосадовано опускает взгляд и тяжело вздыхает. По-моему, он ее по-настоящему любит, а я была всего лишь игрушкой.
— Прекращай мучить себя подобными мыслями, допивай кефир и идем — я отвезу тебя домой, и возражения не принимаются.
Анастасия не стала противиться и позволила Владиславу подвести ее до общежития. В дороге они не говорили ни о чем существенном: о погоде и спешащих пешеходах, и этого хватило для непринужденной беседы, после которой у них надолго сохранилось хорошее настроение.
Владислав вернулся в больницу, предварительно купив в магазине детское фруктовое пюре и кашу для малышей. Ее можно было разбавить обыкновенной кипяченой водой и сразу приступать к кормлению. Рассматривая коробки с детским питанием, Владислав вспоминал об Анастасии — она дивным образом запала в душу и ему хотелось хоть чем-то ей помочь. Для начала Владислав решил серьезно поговорить с братом, но обстоятельства сложились несколько иначе: он наконец-то узнал, кто такая Сюзанна, и действовал согласно интуиции.
Сюзанна сидела на стульчике у кровати, скрестив ноги, и хаотично дергала шарфиком, свисающим ей на колени. Пальцы, увешанные кольцами, тонкие с изящным маникюром перебирали плотную вязку, отпускали шарф, потом поднимали и снова бесцельно пробегали по узору. Лицо лишенное каких-либо эмоций выражало полное равнодушие, но не было лишено напыщенности и броских красок вечернего макияжа. Густые черные ресницы прикрывали отсутствующий взгляд. Блестели мелкие частички светоотражающих теней, румян, рубиновой помады, а глаза оставались тусклыми. На Сюзанне было обтягивающее бардовое платье с молниями и стразами и длинные замшевые сапоги расцветки шкуры леопарда с красными кожаными бантами сзади. Они привлекали внимание к тонким и длинным каблукам, на которых Сюзанна держалась бесподобно.
Когда за Владиславом захлопнулась дверь, Сюзанна, не вставая, обернулась, и ее взгляд заметно оживился, словно даже сквозь одежду ей удавалось просматривать спортивное телосложение, подкаченную грудь, объемные мышцы и широкие плечи. Владислав поздоровался и на ходу снял пальто, Сюзанна продефилировала по палате и с обольстительной улыбкой кокетливо пролепетала: — Рада знакомству, Владислав, — она протянула руку, и он вынужденно пожал ее суховатую ладонь. — Сюзанна! Можешь называть меня Сьюзи!
— Ну, что же, Сьюзи, признаюсь, я рассчитывал встретить тебя здесь еще вчера. Неужто ты забыла о своем несчастном львенке? Ты посмотри, как он, бедненький, истосковался, все глаза выплакал, что его Сюзаньчик не приходит!
Лев приоткрыл глаза и снова опустил их, не комментируя насмешек брата.
— Я примчалась, как только смогла — я уезжала на показ мод в Таганрог.
— Братец, ты как? — Владислав прошел мимо Сюзанны и так ни разу и не улыбнулся ей, не удостоил пристальным вниманием, как она не пыталась показать себя в лучшем свете, расправляя плечи, выпячивая грудь и втягивая живот. — Еще не проголодался? Сегодня в роли няньки я — Настю я отвез домой, а твоя несравненная Сюзанна, похоже, идет сегодня в клуб. Я прав? — он бросил на нее упрекающий взгляд, — или ты посидишь со Львом до восьми, а потом пойдешь развлекаться?!
Лев и Сюзанна переглянулись.
— На самом деле, я очень занята, — оправдывалась Сюзанна, — до твоего прихода, я все объяснила Льву. К тому же, как я погляжу, он не испытывает недостатка в няньках, если даже эта размазня из библиотеки все эти дни крутилась вокруг него.
— Это ты сейчас о Насте? — спросил Владислав и положил на тумбочку свою покупку. — Эта размазня, как ты ее называешь, варила для него бульончики, супчики и кашки, кормила с ложечки четыре раза в день, а ты для приличия хоть бы сока магазинного принесла вместо того, чтобы ее оскорблять.
— О! Так вы все спелись! Говорю же, я только приехала!
— Оставьте меня одного! — вскрикнул Лев и требовательно посмотрел на брата.
— Ок, братец, не волнуйся, я проведу твою несравненную Сьюзи и сам приду ровно в четыре, а ты пока отдыхай.
Владислав как истинный джентльмен помог Сюзанне одеться, открыл перед ней дверь и фривольно поклонился. На лице появилась ухмылка — так называемую занятость Сюзанны он списал на безразличие, потому что не увидел в ее взгляде ни капли любви и сострадания, а по манерам судил о самовлюбленности, тщеславии и жажде красивой жизни. Она даже не пыталась изобразить заботу и беспокойство, а ее флиртующий тон говорил о капризности, артистичности и желании привлечь к себе внимание. Таким как Сюзанна Владислав мысленно навешивал ярлыки «Ничего не нужно кроме денег», и ему захотелось убедиться в правдивости своих предположений — он пригласил Сюзанну на чашечку кофе:
— Тут недалеко есть неплохое кафе. Там удивительно вкусный кофе! Не составишь мне компанию?!
Сюзанна ослепила его белоснежной улыбкой, сделала вид, что раздумывает над предложением, и согласилась:
— Почему бы и нет! У меня есть немного свободного времени, и я радостью бы познакомилась с тобой поближе.
Они сидели за барной стойкой, официант дважды наполнил им бокалы красным вином, Сюзанна строила глазки и откровенно кокетничала, Владислав улыбался и время от времени делал комплименты по поводу ее волос, глаз и улыбки. Она цвела и пахла!
Владислав никому не позволял окутать себя колдовскими чарами, и если Сюзанне хотелось верить в свой успех и феноменальную внешность, то Владислав лишь подыгрывал ей. Обычно, со своей серьезной и замкнутой натурой, он был не склонен бросаться в объятия первой встречной, тем более Сюзанна не соответствовала критериям, на которые он основывался первостепенно.
Владислав расспросил ее о впечатлениях от поездки в Египет, дав возможность выговориться, и сам не отставал, нахваливая то райские пейзажи Мальдивских островов, то поэтичность озера Маракайбо в Венесуэле, то дивную реку Мараньон, протекающую в Перу на фоне Андов. Он с восторгом рассказывал о своих путешествиях: о прогулках на яхтах, о дайвинге, об обслуживании в пятизвездочных отелях, а также о своей работе и туристическом агентстве. По блеску ее глаз он убедился, что ее интересует в мужчинах в первую очередь кошелек. Всякий раз, когда он оплачивал очередной заказ, Сюзанна жадно смотрела на его руки, на дорогие часы, а позже на фотографии коралловых рифов в его Айфоне последней модели.
Обычно Владислав не афишировал своих финансовых возможностей, но перед Сюзанной предстал во всей красе: смеялся и беззаботно пил вино, не скромничал и не держался в рамках приличия, то и дело демонстрируя уровень своего достатка.
Они провели в кафе около часа, но Владислав не терял счет времени — ему нужно было идти кормить брата с ложечки, и он, не допив вино, собирался уходить, но Сюзанна, опьяненная не столько вином, сколько лестью и рассказами Владислава о путешествиях, клюнула на уловку и повисла на нем как банный лист. После еще одного бокала они жарко целовались в туалете, и Сюзанна, расстегнув ремень его брюк, опустилась на колени.
Больших доказательств своей правоты Владиславу и не потребовалось.
На следующий день Владислав привел в то же самое кафе Анастасию. Играла та же музыка, тот же официант стоял у барной стойки, Владислав, как и в прошлый раз, уверенно предложил «по бокалу вина», но Анастасия с еще большей уверенностью, чем он предлагал, отказалась, и попросила «зеленый чай без сахара и пирожное с заварным кремом».
Официант узнал вчерашнего клиента — не каждый же день уборщица устраивает шоу возмущений из-за того, что посетители вдвоем закрываются в мужском туалете. Он с ехидной улыбкой натирал бокалы, словно ожидал повторения, но в итоге перестал надеяться на что-то подобное, потому что Анастасия вела себя скованно и не производила впечатления горячей штучки, как Сюзанна.
Владислав пил слабоалкогольный коктейль, рассказывал о своей работе, о том, что начинал работать в сфере туристического бизнеса с менеджера в небольшом офисе, но нелюбовь к начальству и нежелание подчиняться чьей-либо власти в скором подтолкнули его к созданию собственной фирмы. Владислав опускал подводные камни и рисовал для Анастасии картинку солнечными красками: все у него гладко и замечательно, нет причин жаловаться на судьбу — есть любимая работа и в прямом смысле работать не приходится. С восхищением он поведал в общих чертах о Мальдивских островах — воспоминания об отпуске все еще были свежи, но уже слегка притупились из-за времени; поделился планами на следующие поездки — он мечтал побывать в Малайзии, Индонезии и Сингапуре. Затем плавно перешел к слайдам с яркими фотографиями подводной фауны и показал хижины под кокосовыми пальмами и деревянные пирсы, уходящие в бирюзовое море.
Анастасия не без удовольствия рассматривала фото. «Я такую красоту только по телевизору и в глянцевых журналах видела, — говорила она восхищенно, — даже не представляю, какие у меня были бы эмоции, если бы я увидела этот рай в реальности!» Но она о таких поездках даже не мечтала — зачем себя расстраивать, если заранее знаешь, что тебе они не по карману.
Владислав видел в ее глазах грусть, скрывающуюся за милой улыбкой, и отчасти знал причины, которые и затрагивать не хотел, а тем более обсуждать и заострять на них внимание. Так всего за один вечер Владислав узнал от отца о несчастье Малевских, о вынужденном переезде и утрате практически всего имущества, нажитого за долгие годы. Он не испытывал жалости, как Лев на первых порах знакомства, но чувство сострадания было настолько велико, что он проникнулся к Анастасии дружественной нежностью и с чуткостью реагировал на каждую мелочь в жестах, мимике и случайно оброненных фразах. Что-то его настораживало, что-то нравилось, но многого он не мог понять.
Например, его интересовало, настолько ли разные Сюзанна и Анастасия, насколько кажется на первый взгляд; действительно ли Анастасия бескорыстно встречалась со Львом, случайно ли забеременела и не строила ли планов удачно выйти замуж, получить прописку, а в будущем и неплохое наследство. Его часто обманывала внешность. Даже будучи далеко не школьником, он неоднократно убеждался, что некоторое девушки лишь строят из себя порядочных и скромных, а мыслят точно так же, как и те, у кого на лице написано, кто она и что ей нужно.
Владислав с легкостью вывел Сюзанну на чистую воду — она не достойна Льва, как ни крути. Если она теряет последние капли стыда и целомудрия при виде любого мужчины с крупными купюрами в кошельке, а Владислава она видела впервые, и это не остановило ее нимфоманских страстей, то зачем Льву такая легкодоступная падшая женщина. И, казалось бы, другое дело Анастасия, но у нее ведь еще больше мотивов, чтобы расставлять любовные сети — у нее нет ничего, кроме внешности и духовности, но и это может послужить козырем в игре. Вот только чем больше Владислав узнавал Анастасию, тем меньше верил предрассудкам — она откровенна и вовсе не питает иллюзий стать женой Льва. Он проверял ее, но с меньшей напористостью, чем Сюзанну. Анастасия смущалась и краснела от одного только пристального взгляда ей в глаза, а когда Владислав сделал ей один единственный комплимент, заговорив о цвете ее глаз, таких же как бирюза Мальдив, она вдруг засобиралась домой и попросила не провожать. Он извинялся и остановил ее за руку. Их пальцы соприкоснулись на мгновение, но Анастасия не позволила уговорить себя остаться. Она на ходу набросила пальто, обмотала шарф вокруг шеи и с шапкой и перчатками в руках вышла на улицу.
Шел снег. Пушистые хлопья похожие на миллионы падающих перьев наискось ложились на белые ели у входа в кафе. Вечерело. Вдоль дороги зажглись фонари и оранжевым светом позолотили тихий снегопад. Танцующие снежинки останавливались на воротнике и рукавах. А сколько танцующих пар все еще кружило в романтическом танце!
— Настя! — окликнул ее Владислав. — Постой! Я провожу тебя, — спокойно говорил он, догоняя. — Чего ты убежала?
Владислав был без шапки, и снег лохматыми хлопьями белел на русых волосах. Снежинки таяли, и волосы становились волнистыми. Владислав как ребенок смеялся, не принимая в серьез недовольства Анастасии. Как можно обижаться на комплименты?!
— Владислав, у тебя есть девушка в Москве? Вот ей и рассказывай о том, какие у нее глаза! А мне не нужно!
— Какая девушка?! Нет у меня никого! Но обещаю, что больше не буду говорить тебе комплименты — у тебя есть Лев: пусть он и говорит!
Анастасия ничего не ответила и смотрела вверх на нескончаемые снежные потоки.
— Я уверен, что операция пройдет успешно, и Лев еще сможет гонять мяч по футбольному полю. Ты ведь переживаешь, что он не сможет ходить?
— Он поправится, я в это верю, но в остальном…
— Тебе не хватает уверенности в себе, целеустремленности и точно сформулированной цели. Ты сама не знаешь, чего ты хочешь? Любишь ты Льва или не любишь? Хочешь быть с ним или не хочешь? Нужно быть смелее, Настя!
— Тебе легко говорить, ты не знаешь всей ситуации.
— Чего я не знаю? Что Лев непостоянный? Что Сюзанна использует его? Что рано или поздно он отправит ее в отставку, как парламент Билла Клинтона из-за связи с Моникой Левински?! Ты не хотела бы его отвоевать у нее?
— Билла Клинтона у Моники?! — пошутила Анастасия.
— Про Клинтона не знаю, но Льва ты бы могла женить на себе!
— Это не входит в мои планы. Я мечтаю еще окончить институт, сменить работу, купить квартиру… Я хотела за зиму подготовиться к вступительным экзаменам, но все никак не заставлю себя начать: все время что-то отвлекает. Вот теперь эта история со Львом. Я не злюсь на него, не обижаюсь, хотя еще недавно плакала по ночам в подушку, я не питаю никаких иллюзий, и уж тем более я не думаю о свадьбе теперь, если не думала о ней раньше. Лев подтвердил мои выводы о мужчинах, основанные как на историях из романов классиков, так и на моем первом неудачном опыте. Вы бессердечные существа, актеры и лжецы! Неприятно это слышать, да? Прости, я не люблю обобщать, но на сегодня мое мнение такое — уж лучше быть одной, чем вместе с кем попало, и я не встретила еще того, с кем хотела бы прожить всю жизнь.
Последняя фраза прозвучала несколько неуверенно, но Анастасия не стала ничего добавлять, не желая вдаваться в подробности и заниматься философией.
— У сильного всегда бессильный виноват, а у женщины — мужчина! Выходит, если Лев вдруг одумается и сделает тебе предложение, то ты откажешь? Почему? Потому что он такой-сякой и любви твоей не достоин? Так? А как так получилось, что ты забеременела? Значит, как спать с ним, так на эту роль он подходит, а как бороться за него и заставить на коленях приползти просить прощения, так ты не хочешь? Как это понимать? — Владислав ни разу не повысил голос и говорил с немалой долей комичности.
— Он сделал мне больно. При чем, дважды. Мои сильные или, скажу так, завышенные чувства к нему начались не с ровного места — я не влюблялась в него как девочка — он поступил со мной как с цветком у дороги: сорвал без спроса и выбросил за ненадобностью. И этот короткий промежуток, пока цветок был в руках, я его любила, а потом увядала, а теперь я что-то вроде гербария, и цветком в руках Льва я уже не стану.
— Не скажу, что ничего не понял, но ты, конечно, определенно не настроена говорить прямо.
— Совершенно верно. Давай закроем эту тему! Да и мы уже пришли, — Анастасия показала рукой на общежитие и тут же резко умолкла: Владислав обнял ее одной рукой за талию и прильнул к ней. Их губы легонько соприкоснулись, но от поцелуя Анастасия увернулась. — Ты с ума сошел! — вскрикнула она, придав голосу максимум возмущения.
— Да… наверно… что-то есть… — невнятно пробормотал Владислав, — а почему я не могу поцеловать тебя?
— Я в по-ло-же-ни-и! Ты как будто не знал, что я жду ребенка от твоего брата, и лезешь целоваться… Отпусти меня немедленно, пока я не закричала! — пригрозила она и вырвалась из ослабевших объятий.
— Не сердись. Я сам не знаю, что на меня нашло.
Не попрощавшись, Анастасия ушла, оставив Владислава в легком недоумении. «По крайней мере, тест на вшивость она прошла», — подумал он и прогулочным шагом направился в больницу к брату.
_______________________
Глава XXVI
Владислав застал Льва в плохом настроении. Николай Зольтеман накануне сообщил ему крайне неприятное известие — он вернул ключи хозяйке арендуемой квартиры, полностью рассчитался за декабрь, оплатил треть суммы за январь, а главное, подыскал Льву однокомнатную квартиру в одном из самых старых домов города и уже перевез туда личные вещи сына. Квартира располагалась на первом этаже, что, по словам Зольтемана старшего, наилучший вариант для людей с ограниченными возможностями, как финансовыми, так и физическими.
«Неизвестно сколько месяцев ты проведешь в инвалидном кресле, — прямо говорил отец, — поэтому первый этаж — это то, что тебе нужно. Ну и, конечно же, деньги, Лев, — твоей безалаберности и транжирству нет равных: как можно было, не выплатив один кредит, взять другой, тем более, для чего? Чтобы свозить свою разрисованную фотомодель в Египет! Так ты никогда не начнешь зарабатывать — на твоих кредитах будут богатеть и без того богатые олигархи, а ты всю жизнь будешь в долгах, как в шелках Шамаханская царица».
Лев излил душу брату, но Владислав встал на сторону отца:
— Та, квартира, которую ты снимал, не соответствует сальдо твоих счетов, братец, — не насмехаясь и без злорадных эмоций, заявил Владислав, глядя брату в глаза с предельной осторожностью.
После короткой паузы Лев вспылил:
— Он пользуется тем, что я прикован к постели. И ты тоже хорош! Какое вам дело, как я живу? Это моя жизнь и я имею полное право жить так, как мне заблагорассудится. Ваше счастья, что я не могу сейчас вам противостоять — насели на меня со своими проповедями. Почему я никому не указываю, как жить, какую квартиру снимать, на что брать кредиты, а на что нет? Достали постоянно поучать и тыкать меня носом, великие стратеги, мать вашу…
— Не заводись, — успокаивал Владислав, — у доктора Ивана Ильича золотые руки. Уже завтра он сделает тебе операцию, и ты рано или поздно встанешь на ноги, а к тому времени, я уверен, отец с максимальной эффективностью сократит твою задолженность перед банками. Он немного успокоится, и ты сможешь опять снять себя квартиру в новом доме с шикарной обстановкой, если, конечно, это для тебя по-прежнему будет так важно, как сейчас.
Его слова шли из самого сердца, и Лев сделал над собой усилие, чтобы принять их без тени обиды.
— Важно! Я хочу жить в комфорте, просыпаться и видеть просторную комнату с дорогой обстановкой, а не кривой потолок убогой хрущевки.
«И это говорит человек вдоль и поперек перемотанный бинтами, с переломами руки, ноги, ребер, ключицы, челюсти и шестого позвонка, — подумал Владислав, — как будто нельзя смотреть телевизор в маленькой квартирке, пока не сможет вернуться к прежней жизни. Он же не будет в инвалидном кресле устраивать пати со стриптизершами?!».
— Надеюсь, что все образуется! — сказал Владислав вслух. — Кстати, как там дела с Сюзанной? Она не приходила сегодня?
Ответом тому был тяжелый вздох и отведенный в сторону взгляд.
— Значит, нет, — Владислав приставил стул ближе к койке и подался немного вперед, охватив ладонь брата обеими руками. — Я бы на твоем месте напрасно не ждал ее — она ветреная и алчная женщина. Именно, женщина — опытная, дерзкая и без комплексов. Вот, где она сейчас? С кем? Ты лежишь в больнице, а она развлекается.
— Она отвернулась от меня, и на этот раз я понимаю ее — кому нужен инвалид? Сюзанна красивая, страстная, как ты заметил, она женщина, а не девочка с эротическими фантазиями в голове. В ней есть все, что нужно мужчине! Я не встречал равных ей по любовным ласкам. В постели она вытворяла чудеса. Да, и я был на высоте, а теперь я лежу как бревно, и не известно, когда смогу подняться. Я понимаю ее. Вот если бы ее переехала машина, и она вся синяя лежала в больнице, то я бы, скорее всего, с головой погрузился в очередной роман, спал бы с какой-нибудь сексуальной блондинкой, и лишь изредка вспоминал о ней. Я эгоист, брат, безнравственный тип, как сказала бы Златовласка. Может, то, что я сейчас здесь, — наказание? Кара за грехи! Глядя в больничный потолок, что только не придет на ум!
— Златовласка? Настя что ли?
— Кто же еще?! Эта сказочная милая девочка, воспитанная бабушкой. Ты разве не заметил, какая она? Она словно с прошлого века… Я таких тоже еще не встречал. Читает классику, не курит, пьет только вино или шампанское: бокал не больше… Слишком правильная, легко предугадываемая, тоже красивая, но еще не научилась пользоваться своим даром… Кто знает, возможно, через десять лет она станет такой же самоуверенной, властной женщиной, как Сюзанна, будет с ума сводить парней, играть ими, а не наоборот.
Владислав, стараясь свести разговор к обсуждению и сравнению обеих, двусмысленно улыбнулся:
— Тебе не приходило в голову жениться на одной из них?
— Ха! Нет! То есть мне приходилось обдумывать кандидатуры их обеих, но жениться я не хочу ни на одной из них. Сюзанна хороша для свиданий, для бурных ночей с ее возбуждающими стонами, но ее в роли жены я не представляю, как и себя в роли мужа. Я знаю, что она изменяла мне с моим лучшим другом — Алексом. Сначала это были лишь подозрения, но после разговора со следователем — не помню, как его звали, — я убедился, что в вечер убийства Алекс встречался в отеле с Сюзанной. Они оба предатели! Но и это не повлияло на мою привязанность к Сюзанне — не знаю, почему, но она влечет меня до сих пор. Она не приедается! Ты меня понимаешь? С Сюзанной не бывает скучно, однообразно и не интересно. Но я не слепой и сам прекрасно вижу, что ей нужно: подарки, деньги, танцы в клубе. Мы даже как-то поругались из-за того, что я отказался дать ей денег. Кстати, тогда я и переключился на Настю.
— Постой, — Владислав улучил момент и перебил брата, — а что это за история с убийством? Сюзанна и твой друг в отеле… и… что вдруг произошло?
— По возвращению домой Алекса сбила черная «Шкода», — ответил он, — а самое интересное во всей этой истории, что меня сбила та же машина. Я, правда, совершенно ничего не помню, потому что был пьяный вдрызг, но это не меняет суть дела. Не могла же одна и та же «Шкода» сбить насмерть Алекса и едва не убить меня? Я в такие совпадения не верю!
— Похоже на месть, — предположил Владислав.
— Надеюсь, этого лихача найдут и посадят в тюрьму, кем бы он не оказался.
— Да… Слушай, вернемся к разговору о Сюзанне. Вчера вечером я пригласил ее в кафе, но пили мы, как ты уже наверно догадался, не кофе. После трех бокалов она сама полезла целоваться, ну и я естественно не растерялся, и затащил ее в туалет… Надеюсь, не нужно вдаваться в подробности и рассказывать, что она делала? Скажу только одно — редкостная дрянь, и тебе не стоит киснуть из-за нее. Ну, и еще, коль уж ты не злишься, — зря ты ее в Египет возил: она этого не заслуживает.
— Так ты ее споил и воспользовался?! — хмыкнул Лев. — Зачем? Она понравилась тебе?
— Нет. Я хотел раскрыть тебе глаза, но вижу, что ты и сам не глуп, как кажешься.
— Повезло же с родственничками! Что же вы все лезете ко мне? Я и без вас разберусь!
— Как разберешься? Сделаешь предложение Насте? Или допустишь, чтобы твой ребенок рос в неполной семье, чтобы ее воспитанием занималась Настя, которой еще самой учиться нужно? Ты ведь даже не заметил, что она на пятом месяце! — выпалил Владислав на одном дыхании.
— Златовласка беременная?! — от удивления брови Льва спрятались под повязку.
— Да. Но ты не переживай — она не собирается окольцовывать тебя и посягать на твою свободу. Более того, она просила ничего тебе не говорить — не хочет волновать.
— А тебе, значит, сказала?
Владислав заметил, как кожа между зеленеющими синяками и отеками на щеках Льва побагровела, и он, не выходя за рамки приличия, продолжил то, ради чего собственно и затеял разговор о Сюзанне и Анастасии.
— Я узнал еще вчера, а сегодня провожал ее домой…
— Только не говори, что ты споил и ее, и вы с ней…
— Нет. Настя меня отшила, но я старался произвести на нее впечатление, как и на Сюзанну. Она держалась молодцом, и заслуживает уважения, как минимум. Как ты думаешь, почему она не сказала тебе, что в положении?
— Почему? Потому что гордость не позволила, наверно, — предположил Лев, — я же ее бросил. Отец знает? А ее бабушка? Они же меня съедят вместе с гипсом, — его голос задрожал, и он закрыл глаза, тяжело дыша. — И что мне теперь делать? Как смотреть им троим в глаза?
— Думаю, тебе нужно откровенно поговорить с Настей, и вы вдвоем примете общее решение.
— Отец опять начнет говорить о свадьбе. Это уже было… Знаешь, Настя, на самом деле, хорошая, и я все еще люблю ее по-своему. Но и Сюзанну забыть не могу. Они обе засели у меня в голове и никак не оставят меня в покое. А теперь еще ребенок… Лучше бы она сделала аборт. Может еще не поздно. Точно, я предложу ей денег на аборт — она еще молодая: зачем ей становиться матерью в неполные двадцать.
— Не смей предлагать ей подобную чушь! Не опускайся еще ниже в ее глазах — она и так разочаровалась в тебе, и, несмотря ни на что, она, а не Сюзанна возилась с тобой, когда ты даже ложку в руках держать не мог. Ты и сейчас не умеешь. Имей совесть, брат.
— По-твоему я должен на ней жениться?
— Я бы на твоем месте… я бы наверно женился на Насте!
Дата: Понедельник, 20.04.2015, 16:18 | Сообщение # 10
Театрал
Сообщений: 156
Награды:
Отсутствует в Театре
Радуга за черной полосой 27-28
Глава XXVII
Лев не считал, что сделать Анастасии предложение — это наилучший вариант. Его и раньше тяготили мысли о свадьбе, а теперь, когда под угрозой его полноценное здоровое будущее и возможно, что до конца своих дней он будет нуждаться в услугах сиделки, Лев не мог взвалить заботу о себе — муже инвалиде, на хрупкие плечи Анастасии. Да, и захочет ли она ухаживать за ним, если он однажды уже предал ее чувства, показав себя не с лучшей стороны? Лев боялся отказа не меньше, чем поставить свою подпись в акте бракосочетания. Терзали сомнения и угрызения совести, и казалось, что за разгульную жизнь его наказал Бог. Не только из-за Анастасии — были и другие причины, из-за которых Лев хотел бы укусить себя за локоть, но разве достанешь.
В день, когда со Львом произошло несчастье, едва не лишившее его жизни, он познакомился с журналисткой. Ее звали Анна. Она снимала репортаж о вреде фастфуда здоровью человека и в частности брала интервью у посетителей пиццерии, а затем и у Льва. Лев с удовольствием ответил на все ее вопросы, а затем пригласил отобедать с ним в закрытом зале, и она без колебаний согласилась. А вечером Лев с цветами, вином и конфетами пришел в отель, где она снимала номер на время командировки. Но в этот раз напористость сыграла с ним злую шутку — Анна ударила его по лицу и с криками выгнала вон, бросив в спину и букет, и конфеты, и даже наполовину распитую бутылку вина, которая вдребезги разбилась о пол. Затем произошел скандал с администратором отеля, и Льву пришлось уплатить штраф за пятно на ковровом покрытии и, несолоно хлебавши, возвращаться домой. По пути он зашел в первый попавшийся бар, и последнее, что он помнил, как земля уходила из-под ног, когда кто-то выводил его на свежий воздух.
Лев обдумывал слова, которые хотел бы сказать Анастасии, но она не приходила. День, два, и даже на третий — они не увиделись, и Льву не пришлось опять извиняться и предлагать деньги, но уже не на аборт, как он хотел сначала, а как компенсацию за моральный ущерб. Лев был готов признать ребенка, дать ему свою фамилию и платить алименты на его содержание, но вопрос о свадьбе Лев снял: «Какая может быть свадьба, если я на ногах стоять не могу» — оправдывался он.
Поскольку Анастасии разрешили взять лишь три дополнительных выходных, она вышла на работу, и Львом полностью занимался Владислав. Николай Зольтеман ежедневно навещал сына, но его визиты были непродолжительными: приносил измельченные блендером супы, фруктовые пюре, соки, и уходил, не волнуя лишний раз сына своим недовольством и претензиями. Большую часть времени он проводил в пиццерии: контролировал затраты продуктов, качество блюд, сводил дебеты и кредиты и присматривался к работе поваров и официантов, раздумывая над сокращением штата. Ежедневно встречался с Прасковьей Малевской и выводил ее в свет, приглашая то на творческий вечер городских поэтов, то на художественную выставку, а бывало, они просто гуляли по заснеженному парку, кормили голубей и разговаривали о чем-то далеком от проблем: о городских пейзажах, солнечных лучах, стихах и воспоминаниях о своей молодости.
При первой же возможности Анастасия снова пришла в больницу навестить Льва. На ней было заношенное пальто, вязаная шапка, варежки с орнаментом и теплый шарф — почти новый, чего не скажешь об остальной одежде. Она несла в пакете банку со свежим еще горячим бульоном с перетертым разваренным картофелем. Чтобы бульон быстро не остывал на морозе, она окутала банку в два кухонных полотенца и, прижав к груди, так и шла от самого дома до второго этажа больницы, где встретилась лицом к лицу с Сюзанной.
Сюзанна стояла на лестничной площадке и разговаривала по телефону. Разодетая — в норковой шубе с капюшоном, в сапогах на высоком каблуке с красными бантами. Огненно-рыжие волосы волнистым каскадом ниспадали на плечи. Зеленые, как у кошки, глаза привлекали внимание своим хищным взглядом.
«Забудь этот номер. Между нами все кончено» — услышала Анастасия ее слова, сказанные грубо и властно. Бросив на Сюзанну мимолетный взгляд, Анастасия и не думала здороваться с ней, а тем более разговаривать, но Сюзанна бесцеремонно преградила ей путь, глядя сверху вниз. Она бросила телефон в разноцветную квадратную сумку похожую на кубик Рубика и, вертя в руках кожаные перчатки, потребовала объяснений:
— Как ты смеешь, нахалка, уводить у меня из-под носа моего мужчину? — прошипела она.
— Не понимаю, о чем ты? — на ходу ответила Анастасия, не задерживаясь, но Сюзанна, схватив ее за рукав, развернула к себе.
— Не прикидывайся дурочкой, тихоня! Зольтеман мой! Тебе ясно?
— Если твой, то чего бесишься? Иди к своему Зольтеману и отрабатывай на нем свое актерское мастерство. Передо мной драматические сцены разыгрывать не надо — я насквозь тебя вижу.
Анастасия предприняла очередную попытку отделаться от Сюзанны, но та настойчиво не давала ей пройти:
— Ты издеваешься? — закричала она не своим голосом. — Лев во второй раз бросает меня ради тебя! Но я не допущу, чтобы какая-то жалкая оборванка нарушила мои планы! Забудь сюда дорогу, оставь Льва в покое — он мой! И не думай, что со своей беременностью ты займешь мое место — Лев никогда не женится на тебе. Ты слышишь, никогда!
Анастасия округлила глаза. «Она знает? Кто ей сказал? Владислав!» — мелькнуло в голове.
— А я за него замуж и не собиралась, поэтому не нервничай — мы друзья, и все!
— Я запрещаю тебе иметь любые отношения со Львом! — выпалила Сюзанна. — Поэтому разворачивайся и убирайся отсюда, и чтобы глаза мои тебя больше не видели.
Анастасия на миг остолбенела — ребенок толкал ее в животе, словно упирался и бил ножками, протестуя против грубости. Предчувствуя угрозу для своей не рожденной девочки, Анастасия отступила:
— Я уйду, — покорно согласилась она. — Тебя не затруднит передать Льву бульон? Можешь сказать, что это ты сварила, — Анастасия протянула ей помятый целлофановый пакет, но Сюзанна вырвала его из рук и со злостью бросила в сторону урны. С глухим звоном треснуло стекло, и на полу образовалась лужица.
— Я не варю бульоны! — истерически кричала Сюзанна. — И никогда бы не додумалась использовать один и тот же пакет дважды, но тебе этого не понять — ты наверно не знала, что пакеты не стирают, а выбрасывают в мусор? До чего же ты примитивная, как старуха! Уходи немедленно!
Сюзанна сделала шаг вперед и, выпятив вперед грудь, оттолкнула Анастасию назад.
Анастасия оступилась и, не успев схватиться за перила, спиной полетела вниз по лестнице. Единственное, о чем она думала в тот момент, — это о своей маленькой девочке, и прикрывала руками живот, чтобы уберечь дочку, ножки которой перестали толкать ее в бок.
Сюзанна испугалась и побежала за ней:
— Ты сама упала! Я тебя не толкала! Я не хотела ничего такого, — призналась она, склоняясь над Анастасией.
Анастасия ничего не ответила и, зажмурившись, лежала на бетонном полу с мокрыми отпечатками чье-то обуви.
— Не шевелись! Я за доктором, — сказала Сюзанна и побежала за помощью. Очнулась Анастасия на кушетке в малой операционной от едкого запаха нашатыря. Потом ее осмотрел акушер и с долей соболезнования сообщил, что плод мертв и необходимо провести процедуру выскабливания.
Острыми медицинскими приборами, как ложкой из опустевшей банки остатки меда, из лона Анастасии усердно доставали все до единого фрагмента ее не рожденной дочки. Анастасия беззвучно плакала, и только горячие слезы, не переставая, лились по щекам. Ей было холодно, больно и жалко. Жалко себя и ни в чем не повинного ребенка, чья жизнь оборвалась из-за Сюзанны. Ее Анастасия винила, но и себя корила за то, что не пришла немного раньше или немного позже, лишь бы не пересечься с Сюзанной. «Лучше бы я вообще не приходила» — думала она. Анастасию перевели в палату и она, уткнувшись лицом в стену, пролежала несколько часов, пока знакомый спокойный голос не окликнул ее по имени. Это был Владислав. Он узнал о случившемся от Сюзанны, которая, рассчитывала стать Сюзанной Зольтеман, при этом так и не определившись, кого из двух братьев лучше выбрать для своих целей: Владислав состоятельнее, но над ним еще нужно поработать — Лев перспективный, но и тот из-под каблука выскальзывает, да и его физическое состояние Сюзанну настораживало, хоть она и могла на многое закрыть глаза ради наследства Зольтемана старшего. Она временно решила держать обоих на примете, и вокруг Владислава увивалась с особым пристрастием, недвусмысленно давая понять, что он ей крайне симпатичен.
— Настя, — Владислав вошел с белым облаком ромашек и пакетом с фруктами, — это тебе, — он все положил на тумбочку. Анастасия молча посмотрела на него покрасневшими глазами и отвернулась. — Я через неделю уезжаю в Москву, — продолжал он, — поехали со мной? Мне как раз нужен оператор компьютерного набора. Если не знаешь программу 1С — я лично тебя научу. Будешь работать в туристическом агентстве, летом поступишь в институт на заочное отделение. У нас в коллективе есть уже один студент — будет два! Насчет жилья можешь не беспокоиться — я все организую. Подумай над моим предложением. Я завтра зайду за ответом. Да, и за операцию я заплатил. Жанна Сергеевна — медсестра с травматологического отделения, не застала твою бабушку дома: отец повел ее в театр… Не плачь. Я пойду.
Аромат ромашек, наполняя комнату, напомнил Анастасии бескрайние донецкие степи, и она уснула, уходя от своих переживаний в цветные сны.
___________________
Глава XXVIII
Операция на позвоночнике прошла успешно. Доктор набожно клялся, что с вероятностью в девяносто девять процентов Лев в скором времени сможет не только самостоятельно передвигаться по комнате, но и вернуться к полноценному образу жизни, и ничто не будет стеснять его движений, но, как это часто бывает, ожидать выздоровления Льву приходилось гораздо дольше, чем хотелось бы.
Дни тянулись нудно. Каждый новый день ничем не отличался от вчерашнего. Тоска давила на Льва морально и как черный прожорливый ворон клевала последние крохи удовлетворенности и оптимизма. Лев уходил глубоко в себя, был мрачнее грозовой тучи, часто капризничал и эгоистично требовал внимания, обвиняя всех в том, что отвернулись от него, и даже отца, который с энтузиазмом взял на себя руководство пиццерией.
Николая Зольтемана удручали и выводили из духовного равновесия кредиты сына. Он жалел его деньги, как свои. Уверенный в том, что заниматься его финансовыми делами доведется минимум до лета, он погасил задолженности перед банками, чтобы не переплачивать проценты, но не безвозмездно — он планировал в любом случае вернуть свои деньги. Квитанции о переводе денежных средств со своего счета на нужды Льва Николай Зольтеман хранил среди личных документов и в любой день мог предъявить их сыну с требованием рассчитаться.
Лев оставался в неведении, что кредиты погашены и он никому ничего не должен, кроме отца. Он спокойно спал, ни о чем не заботился, не забрасывал отца вопросами, как ему казалось, маловажными, не интересовался, выплатил ли отец зарплату работникам, сколько намотали электрические счетчики, насколько снизилась посещаемость пиццерии после окончания новогодних праздников и т.д. А Николай Зольтеман в свою очередь приложил максимум усилий, чтобы сократить расходы, увеличить доходы и завлечь новых клиентов: уволил несколько человек персонала; заключил договора с фирмами, чья продукция значительно дешевле той, которую закупал Лев; сделал рекламу пиццерии; проанализировал цены и, делая незначительные скидки, значительно повысил кассы. За январь пиццерия стала еще популярнее, вопреки утверждениям, что январь для многих отраслей — мертвый месяц. Что значит правильный подход к делу!
Николай Зольтеман с удовольствием наблюдал, как его работа приносит результаты. Он загорелся целью как можно скорее вернуть свои вложения. Прибыль для него была чем-то вроде цветущего города для императора, счастьем и эйфорией, но все-таки Зольтеман старший ругал себя за чрезмерное вмешательство в дела сына. «Если хочешь помочь голодному, то не давай ему рыбу, а научи ловить ее, и тогда он никогда не будет голодным». Эта пословица и бередила отцовское сердце, ведь всю работу выполнял он, а Лев по-прежнему «не умел ловить рыбу», ведь взять кредит и открыть частное дело может каждый, но стать преуспевающим предпринимателем дано не всем.
Жил Николай Зольтеман в той съемной квартире, из-за которой Лев неистово злился. Сначала с Владиславом, а после его отъезда — один. К одиночеству давно привыкший, Николай Зольтеман, не испытывал ничего сродни грусти. Единственное, чего не хватало ему по вечерам — камина с потрескивающими поленьями и любимого кресла-качалки. Все дни напролет он был занят делами либо же приятно проводил время с Прасковьей Малевской, не замечая, насколько тесными стали их взаимоотношения.
Если на Николае Зольтемане отъезд Владислава никак не сказался, то Лев расстроился сильнее прежнего и долго не мог привыкнуть, что его кормит с ложечки пожилая сиделка с медицинским образованием и сорокалетним стажем в психиатрической больнице. Она целыми днями сидела рядом с ним и вязала шерстяные носки внукам, рассказывая обо всем подряд, лишь бы не молчать. Чего только не узнал Лев и о душевнобольных, и о внуках, доставляющей ей массу хлопот, в первый же день, когда она только переступила порог его палаты! В последующие дни он либо слушал ее пустую болтовню вполуха, либо притворялся, что спит, и она умолкала.
Поначалу Льву не хватало Анастасии, но воспоминания о ней вытесняла Сюзанна своим кокетством и лицемерием. Узнав, что Анастасия, потеряла ребенка, Лев облегченно вздохнул, словно гора сошла с плеч, но когда Владислав похвастался, что увозит ее с собой, Льва будто током ударило. Чувства похожие на ревность зацепили его, но неглубоко. Он нашел их причину в соперничестве с братом — Владислав забрал Анастасию, как в детстве игрушечный самолетик, и это в который раз заставило Льва почувствовать себя побежденным, хоть за Анастасию они и не боролись.
Сюзанна сладко шептала ему лестные слова, воодушевляла, говорила о совместном будущем, о планах, о показах, съемках, и Лев снова позволил ей называть себя ласковыми прозвищами, типа: милый львенок, сладкий болгарский перчик, лапусик и котенок. Он не запрещал ей приходить, потому что ему было попросту безумно скучно и одиноко, и сиделка, нанятая отцом, доводила его до белого каления одним своим самодовольным видом домоправительницы из мультфильма про Карлсона. Лев использовал Сюзанну, как мочалку — чтобы помыться, как заплесневелый сухарь — когда нет ни мяса, ни рыбы, не беря во внимание, что и Сюзанна использует его исключительно в своих хитрых расчетливых целях. Так пролетел и февраль, и в первых числах марта, когда в каждом цветочном киоске навалом желтых мимоз, голландских тюльпанов и других пестрых цветов помимо обыденных поднадоевших роз и гвоздик, Льва выписали из больницы, и Николай Зольтеман привез его в квартиру, игнорируя его ярко выраженное недовольство.
Обстановка по меркам Льва было крайне убогая: старинная кровать, раскладной диван, кресло, телевизор в виде громоздкого ящика, простецкие занавески, деревянные рамы, а хуже всего — ковер с оленями.
Лев прошел курсы массажа, специальную гимнастику, и с трудом, но самостоятельно научился передвигаться. О полном выздоровлении он мог только мечтать, потому что максимум, что ему удавалось — это дойти до ванной комнаты, сделать свои дела и вернуться в постель. Движения давались с болью. Николай Зольтеман подумывал даже показать сына другому специалисту, но выжидал, надеясь, что повторную операцию на позвоночнике делать не придется и все само собой образуется, что нужно только подождать.
К восьмому марта Сюзанна выпрашивала у Льва золотые серьги, но всем заправлял отец, и Лев не мог даже при желании угодить ей, как бы она не старалась ублажить его на старом скрипучем диване. Она воротила носом от убожества арендуемой квартиры, но, зная, насколько роскошна дача Николая Зольтемана, терпела временные неудобства и делала все, чтобы прочно держать Льва в своих руках и сохранить за собой право считаться единственной претенденткой на роль его жены. Ее нисколько не смущала его болезненность, наоборот, с таким рохлей мужем можно в одиночку тратить деньги, нажитые Зольтеманом старшим за всю жизнь.
Конечно, Владислав был бы более выгодной партией для Сюзанны, но лучше синица в руках, чем журавль в небе, поэтому она из кожи вон лезла, лишь бы Лев сделал ей предложение. Но вместо ожидаемого результата, получилось так, что на наследство Николая Зольтемана появилась еще одна претендентка. Не Анастасия — Сюзанна самоуверенно списала ее со счетов — а ее бабушка: Зольтеман старший объявил о намерении жениться.
Эта новость повергла Сюзанну в шок:
— Ты должен отговорить отца от женитьбы, — настраивала она Льва на свою волну, — иначе эта старуха заграбастает все наследство твоего отца. Сам подумай — он стар и рано или поздно помрет, и что тогда? Кто станет главной наследницей? Она! А не ты с братом! Эта старушка не так проста, как кажется — она всех вас обула! Она перепродаст квартиру и дачу, обналичит все счета, все перепишет… на кого? На свою внучку! И вам ничего не достанется!
Лев не мог не согласиться с доводами Сюзанны, но ее щепетильность в вопросах наследства, которое ее никаким боком не касалась, настораживала:
— Отец не маленький мальчик и пусть делает, что хочет. Какая тебе разница, достанется мне хоть что-то от отца или нет? Ты так рассуждаешь, будто это твоим интересам что-то угрожает.
— Глупенький мой, я же о тебе беспокоюсь, — сладко лепетала Сюзанна, а на душе кошки скребли. — Ты хоть намекни ему, что можно заключить брачный контракт. Подстрахуйся! Пусть оставит эту старушку с носом — его наследство должны разделить только ты с Владиславом.
Дата: Понедельник, 20.04.2015, 16:23 | Сообщение # 11
Театрал
Сообщений: 156
Награды:
Отсутствует в Театре
Радуга за черной полосой 29-30
Глава XXVIV
Анастасия бросила монетку, и случай решил ее дальнейшую судьбу: она примет предложение Владислава.
«Мосье Николя» Ретифа де ла Бретона, книгу, с которой все началось, и остальные книги, подаренные Львом, Анастасия отдала своей подружке из супермаркета, а вместе с ними избавилась и от мыслей о Льве. Она не держала на него зла и желала скорейшего выздоровления, но неприятный осадок все-таки оставался, а вот боль и утрату, причиненную Сюзанной, забыть было невозможно: душевные муки, как горькие пилюли, доводили до состояния, при котором в горле стоял ком, и не возможно было свободно дышать. Именно Сюзанну Анастасия не хотела бы встретить еще раз на своем пути. Таким образом, переезд в иной город стал наилучшим вариантом.
Разочарованная и убежденная, что все мужчины одинаковы, Анастасия сразу же воздвигла между собой и Владиславом барьер из бесцветных, но прочных блоков, запрещающий любые контакты. Ни кончиками пальцев, никаких объятий, никакой близости — формальные деловые отношения и ни намека на возможность пересмотреть условия. Ни, ни, ни — твердила она себе, — ни вздумай поддаться искушению и думать забудь о его соблазнительной улыбке и теплых карих глазах, от одного взгляда которых сильнее билось сердце, и она тот час же отворачивалась. Анастасия упрямо отказывалась плыть по течению, боялась расслабиться и угодить в ловушку своих же иллюзий. Она не хотела метаться от одного чувства к другому, считая подобное поведение неприличным, характеризующим не с лучшей стороны, и всеми силами сопротивлялась более чем дружественной симпатии к Владиславу.
Они работали в одном офисе, пересекались десятки раз на день, часто вместе обедали — не наедине, а с другими сотрудниками агентства, но Владислав — обыкновенный и необычный, здравомыслящий и порой намеренно глупый, солидный и в то же время свой в доску, день за днем по кирпичику разбирал ее непреступную стену.
Да, Анастасия избегала ситуаций, когда они оставались один на один, но подобное происходило довольно часто, и от неловкости ей приходилось придумывать всевозможные отговорки, лишь бы избежать его прямых взглядов и не смотреть на его губы. Всякий раз, когда Владислав находился в поле ее зрения, она невольно заостряла внимание в первую очередь на губах. Губы! Сама, того не зная, Анастасия влюблялась сначала в губы, потом придумывала список положительных качеств, при чем чаще именно придумывала, и в итоге влюблялась в придуманный образ. Так было и с ее первой несчастной любовью, и со Львом, если опустить тот факт, что поверила в свою любовь она лишь после того, как он насильно показал, как им может быть хорошо вдвоем.
Касаемо положительных качеств и внешности, и внутреннего мира Владислава — Анастасии ничего придумывать не приходилось. Он пользовался уважением подчиненных, его любили за мягкий нрав, лояльность, понимание, за умение находить правильный подход к каждому и создавать вокруг себя атмосферу позитива, за справедливость в решении важных вопросов и непреодолимую тягу к самосовершенствованию и росту над собой.
Если Лев только делал вид, что его хоть мало-мальски интересует чтение, то у Владислава в кабинете имелась собственная небольшая библиотека — всего две полки, но то, с какой любовью он рассказывал о некоторых книгах, Анастасию впечатлило до приятного осознания, что «вот она моя родственная душа!» Помимо красочных фотокниг, атласов и карт, на полке лежали «Евгений Онегин» А.С.Пушкина, «Ночь перед Рождеством» Н.В.Гоголя, «Любовь к жизни» Дж.Лондон, «Гранатовый браслет» А.Куприна и целая коллекция книг Артура Конан Дойля. Детективами Анастасия не увлекалась, но «Преступления и призраки» читала три года назад, а ее бабушка никогда не пропускала фильм «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона», и больше всего любила часть про собаку Баскервилей.
Анастасия при виде книг радовалась как ребенок игрушкам. Владислав разрешил пользоваться своей скромной библиотекой и специально для нее пополнил ее ряды новыми книгами классической литературы. Ему доставляло удовольствие видеть блеск глаз Анастасии, и слышать ее звонкий воодушевленный голос, когда она пересказывала Марине — старшему менеджеру, прочитанное, и они бурно обсуждали главных героев, курьезы и трагические моменты их жизни, ушедшей в века. Двери агентства были открыты для клиентов шесть дней в неделю. Анастасия работала ежедневно, быстро втянулась и чувствовала себя как рыба в воде среди новых коллег. Она прочла все инструкции — толстую папку с распечатками необходимых для работы знаний, таблицами, примерами и со статьями по профессиональному этикету. Владислав дал ей несколько уроков по работе с компьютером, и в дальнейшем ее обучением занималась Марина, с которой Анастасия сходу нашла общий язык. Скучать не было и времени. Свою душевную боль Анастасия не то чтобы пережила, но перевернула как страничку с неприятной драматичной сценой. Она старалась думать о настоящем: о новой работе, о турах во Францию или в Испанию, о том, сколько красивых стран и городов во всем мире, о других языках и народах, о культурах неизвестных ей ранее государств, о величине мирового океана и тропических островах. Владислав подпитывал ее любознательность рассказами о Чили и Перу, о Тибетском нагорье и пустыне Такла-Макан в Китае, об антарктическом архипелаге и островах королевы Елизаветы…
Прасковья Малевская, по личным причинам не торопившаяся переезжать к Зольтеману старшему. Она нарадоваться не могла, что ее внучка офисный работник. Белый воротничок, компьютерный стол, высокая заработная плата — что еще нужно девушке! Николай Зольтеман, доверяя Владиславу как самому себе, поручился, что он никогда не обидит Анастасию, и что в его руках она в полной безопасности, поэтому Прасковья Малевская и отпустила внучку одну, соглашаясь, что смена обстановки пойдет ей только на пользу. Все проблемы Анастасии решились сами собой. Как на блюдечке с золотой каемочкой Владислав преподнес ей билет в новую жизнь: обеспечил и жильем, и работой, и ничего не требовал взамен.
Если бы не ностальгия, вызванная бешеным ритмом столицы, то Анастасия, возможно, не так часто задумывалась бы над тем, что ее окружает иной мир, к которому не очень то лежит душа. Но бурлящие потоки машин, пробки на дорогах, столпотворения в переходах ежедневно напоминали о тихом и спокойном Донбассе, каким он был до АТО: города и поселки утопали в степях и полях, а треугольные пики угольных терриконов пронзали небо, как здесь высокие небоскребы. Анастасии нравилась работа, но она не отказывалась от мечты снова видеть, как ветер клонит спелые колосья пшеницы, и помимо чтения романов и географических книг, готовилась к вступительным экзаменам в институт. Ей необходимо было стремиться к своей цели, добиться самой убедительных результатов, а не останавливаться на достигнутом, в котором не было ее заслуг.
По воскресеньям Анастасия убирала в квартире, маленькой, но уютной — в ней было все необходимое, — готовила один и тот же овощной салат, варила суп, решала задачи по математике, штудировала учебники по географии и биологии, и категорически отказывалась от встреч с Владиславом в нерабочее время. Он звал ее и в кино, и двадцать третьего февраля в ресторан вместе со всеми сотрудниками, но Анастасия по воскресеньям отдыхала от людей, от шума, от всяческих разговоров и не выходила даже в магазин, все необходимое покупая в субботу.
На день защитников Отечества Анастасия подарила Владиславу музыкальную шкатулку в виде корабля с алыми парусами. В одну из суббот после работы она зашла в торговый центр, чтобы подобрать кофточку под костюм, который купила с первой же зарплаты в агентстве, гуляла вдоль витрин с сувенирами и не смогла равнодушно пройти мимо бронзового кораблика с секретом. Он был не большой, но украсил бы любой рабочий стол, любую полку. Когда открывался трюм с маленьким колечком вместо ручки, играла «Лунная соната» Л.Бетховена и зажигались фонарики, подсвечивающие натянутые алые паруса. На мачте стоял одинокий матрос и смотрел в бинокль, будто искал свою Ассоль.
Романтическому подарку Владислав был несказанно рад и поставил его на самое видное место: между городским телефоном и календарем-ежедневником. Он с теплом вспоминал робкое поздравление Анастасии, ее румяные щеки и опущенные глаза, цвет которых напоминал об отпуске на Мальдивских островах, и раздумывал над ответным подарком к восьмому марта.
________________
Глава XXX
Николай Зольтеман вернулся с пакетом продуктов и в бодром расположении духа. Напевая «Дорогой длинной да ночкой лунною», он раздевался у вешалки. Лев, полдня подбиравший нужные слова для разговора с ним, встал и, опираясь на костыли, вошел в коридор. Сходу заговорить о своей доле наследства он не мог, и начал издалека, но Зольтеман старший не вчера родился и догадывался, что за мысли гложут его сына. Он не подавал виду и неторопливо расправлял шарф, наслаждаясь своей беззаботностью и оживленным восприятием жизни.
— Ты снова поешь! Неужели Прасковья Марковна настолько вскружила тебе голову?! — Лев отметил свежий цвет лица и довольную улыбку, но отец словно не замечал его и продолжал напевать: «Помню наши встречи и разлуки». — Вы уже выбрали день?
— День чего? — притворился Николай Зольтеман. — А, ты о росписи? Конечно!
— И когда сие знаменательное событие? — с сарказмом интересовался Лев.
— Мы решили не откладывать и уже подали заявления, — на ходу ответил отец и пошел на кухню, игнорируя едкий тон сына. Включил свет и принялся доставать из пакета хлеб, свежемороженую форель, рис и специи. — Моей голубке второго апреля исполняется шестьдесят девять, и мы распишемся в ее день рожденья. По-моему, так даже лучше!
— Ага! Вместо двух подарков один, и день свадьбы точно не забудешь, если вдруг… склероз не помешает. — Лев стоял в проеме и искоса смотрел на отца с недовольством. — Зачем тебе вообще жениться? У тебя есть дача, клумбы, виноградники! Ты столько лет прожил один, и тут вдруг надумал жениться. Да еще и на ком? Она тебя на три года старше…
— Г-ггг, возраст не имеет значения. Твоему крашеному манекену с коровьими ресницами тоже не восемнадцать! Сюзанна тоже старше тебя… Сколько ей лет? Тридцать два? Тридцать семь? Видимо, это судьба, сынок!
— Ей всего тридцать.
— Ты ее паспорт видел? Впрочем, мне дела нет до твоей Сюзанны. Пусть ей хоть семьдесят и она сделала пластическую операцию, мне все равно. Что до Прасковьи, то нам хорошо вдвоем, и я не потерплю твоих вмешательств в мою личную жизнь. Ты мне не советчик — это я твой отец, а не наоборот, поэтому я имею право давать тебе советы, а ты лучше не вмешивайся.
Лев так и стоял в дверях:
— Ты ошибаешься. Я тоже имею право… по закону… на наследство, и я не хочу делиться с твоей возлюбленной старушкой — она никто, и в отличие от меня с братом это она не имеет никаких прав. Что если она аферистка? Что ты о ней знаешь? Как она жила до того как ее дом взорвался?
— Отставить! — прервал его отец. — Не рано ли ты заговорил о моей смерти? Вижу, что тебе не терпится дождаться часа, когда я предстану перед Богом, и вы тут на земле начнете драться из-за моих денег. Я огорчу тебя, сынок, — я уже вписал Прасковью Марковну Малевскую в свое завещание, так что у меня три наследника, но пока я жив и могу менять завещание столько раз, сколько мне заблагорассудится, и при желании я твою долю пожертвую на благотворительность, если ты еще раз заговоришь о моей смерти. Ты меня понял. Не дели шкуру неубитого медведя.
— Ты не посмеешь — я твой сын, и ты, как заботливый отец, должен заключить брачный контракт, чтобы твоя женушка не прибрала к рукам и деньги, и дачу с квартирой.
— Неужели я, по-твоему, настолько глуп, чтобы не знать, как мне поступить с моими деньгами? Не порти мне настроение своей жадностью и желанием отхватить кусок побольше да пожирнее, иначе я тебя оставлю голодным, — сказал Николай Зольтеман и отвернулся от сына, доставая разделочную доску и глубокую тарелку для рыбы.
Ко Льву вернулось то чувство, когда он ненавидел своего отца. Если бы не скованность движений и не боль в спине, он бы хлопнул дверью и не торопился бы возвращаться, заливая злость и презрение крепкими напитками. Но он был связан по рукам и ногам волей судьбы и вынужден был терпеть присутствие отца, точно так же как и запах жареной форели, из-за отсутствия кухонной двери наполнивший всю квартиру.
Лев верил и не верил словам отца. Ему приятнее было бы считать все сказанное злой шуткой, но боязнь гневить отца не позволяла вновь поднимать эту тему. Он не разговаривал с ним и проклинал тот день, когда познакомился с журналисткой и попал под колеса загадочной черной «Шкоды», все еще не связывая это событие со смертью друга.
Сюзанну снова ждала неприятная новость, и Лев преподнес ее как окончательное решение отца:
— Он все оставит своей старушке, — заявил он отчасти и для того, чтобы Сюзанна не считала его богатым наследником и впредь даже не намекала на свадьбу, о которой она имела наглость говорить так возбужденно, будто между Львом и ей сплошная идиллия и ни намека на полное отсутствие любви.
— Этого нельзя так оставлять, мой львенок, и я помогу тебя, — твердила Сюзанна, прокручивая в голове различные мысли вплоть до несчастного случая с Николаем Зольтеманом или с Прасковьей Малевской. — Я поговорю с Владиславом, и если и ему не удастся повлиять на отца, тогда… а что тогда? Тогда ты останешься с носом, но я буду любить тебя в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии… и что там еще говорят… пока смерть не разлучит нас! Аминь!
Сюзанна поехала в Москву, но первый свой визит нанесла фотографу, чьи работы печатались в мужских дорогих журналах, на страницах которых не раз красовались и фото ее неприкрытых прелестей. Ее отношения с Глебом нельзя было назвать серьезными, как и самого Глеба серьезным человеком. Для Сюзанны он был чем-то вроде запасного аэродрома — она летала-летала и, приземляясь, просыпалась в чужих кроватях. Будь у Глеба отец не школьным учителем истории и мать не продавцом косметики на рынке, то вероятнее всего, Сюзанна предпочла бы его, потому что он был таким же сексуальным как Тарзан и обаятельным как парни-фотомодели с красивыми лицами. Но Сюзанна любила только деньги и на протяжении нескольких последних лет искала того, кто обеспечит ей безбедное существование и после того, как ее кожа станет сухой и тонкой, и на руках начнут просвечиваться вены.
Насытившись ласками фотографа, она, самодовольная, уверенная и с высоко поднятым носом, явилась в туристическое агентство.
При виде Сюзанны у Анастасии екнуло сердце и ей захотелось провалиться сквозь землю лишь бы не пересечься с ней даже единственным взглядом. Она разволновалась, но продолжала предлагать клиенту варианты экскурсионных туров, показывая красочные картинки и игнорируя сверлящий взгляд Сюзанны. «Она преследует меня как тень. Вся из себя! Фу! До чего же пошлая» — подумала Анастасия и так и не посмотрела ей в глаза.
Сюзанна направилась прямиком к столу секретаря главы агентства и деловито поинтересовалась, на месте ли Владислав. Анастасия бросила ей в спину взгляд как острое копье индеец во врага. Сюзанна словно почувствовала и оглянулась, растянув красные губы в надменной улыбке. «Убожество» — произнесла сквозь зубы, скривившись, будто съела лимон без сахара, и переключилась на Лидию Валерьевну, предлагающую пройти в кабинет директора.
Владислав сдержанно окинул ее взглядом — как на такую не смотреть? — и жестом пригласил присесть:
— Чем обязан? Ты снова раскрутила Льва на поездку за границу? Куда полетите на этот раз?
— Нет, Лев еще не восстановился после аварии, — Сюзанна бросила сумку на стол и откинулась на спинку стула, — бедненький он так страдает… Какая милая безделушка! — она потянулась, чтобы взять корабль, но Владислав отодвинул его дальше, и Сюзанне пришлось испытать неловкость, возвращая руку назад.
— Я жду важный телефонный звонок, поэтому давай ближе к делу — зачем пришла?
— А если я скажу, что ты овладел моим сердцем и я ночей не сплю, вспоминая твои поцелуи и твой упругий…
— И ты за этим приехала?!
— Не только, — уклончиво ответила Сюзанна и встала, сбрасывая полушубок, — но мы могли бы закончить то, что не успели тогда в кафе! — она облизнула верхнюю губу и в миг уселась на стол, сверкая коленками перед лицом Владислава.
— Ты меня не интересуешь. Ты аппетитное, но внутри гнилое яблоко, а я на внешность не ведусь, поэтому встала с моего стола и села как положено на стул, если тебе все еще есть что мне сказать. — Сюзанна вскочила с заторможенной реакцией на лице, словно слова до ее мозга долетали как корабль от Земли до Луны. — А если ты пришла только за тем, чтобы в очередной раз продемонстрировать свою доступность, беспринципность и распутство, но сделай милость — не тревожь меня напрасно: я слишком занят, чтобы терять с тобой время.
— Ну, ты и хам, Владислав Николаевич! Ты только не напускай на себя столько важности, думая, что отшил меня, — я не соблазнять тебя пришла! — Сюзанна вернулась на прежнее место. — Дело в завещании твоего отца. Он говорил тебе, что переписал все на бабулю этой святоши? Ни тебя, ни Льва в завещании нет!
— Что за бред ты несешь? Отец так не поступит! — уверено произнес он.
— Значит, он тебе ничего не говорил! Я думаю, будет несправедливо, если все состояние твоего отца достанется какой-то там старухе, а потом перейдет по наследству ее драгоценной внученьке. Хотя, может, ты и не потеряешь ничего, если эта необразованная беженка западет на тебя, и ты женишься на состоянии своего отца! Вот ведь как! Но подумай о брате — Лев тоже имеет право на свою долю — повлияй на отца.
— Не знаю, с какого дерева ты упала, но то, что ты говоришь полная чушь, и в моем присутствии, сделай одолжение, не отзывайся с такой экспрессией о Насте и ее бабушке. Отец не забудет упомянуть своих детей в завещании… если, конечно, на то не будет причин. Касаемо меня, я сколочу себе к старости еще больший капитал, чем отец! А Лев… похоже рассчитывает на отцовские деньги. Или это ты горишь желанием разделить с нами наследство? Я тебя раскусил, Сьюзи!
— Думай, что хочешь. Я тебя предупредила. Пока не поздно я бы на твоем месте посоветовала Николаю Трофимовичу заключить брачный контракт и сохранила бы таким образом свою долю.
— Сделай одолжение, забудь сюда дорогу.
Владислав выпроводил Сюзанну и попросил Лидию Валерьевну внести Сюзанну в черный список.
Дата: Понедельник, 20.04.2015, 16:28 | Сообщение # 12
Театрал
Сообщений: 156
Награды:
Отсутствует в Театре
Радуга за черной полосой 31-32
Глава XXXI
Близилось восьмое марта. Каких только вариантов подарка не пересмотрел Владислав. Это были и духи, и розы, и винтажные заколки для волос с россыпью искусственных бриллиантов, и золотые серьги, и даже красная коробочка с колечком, но все казалось ему тривиальным, слишком уж простым и не удивительным. Владиславу непременно хотелось поразить Анастасию оригинальностью своего вкуса и подарить что-то такое, чего никто и никогда ей не дарил, быть первым, особенным и неповторимым.
Он присматривался к Анастасии на протяжении двух месяцев, и этого времени с лихвой хватило, чтобы удостовериться в правильности своего первого впечатления и сделать новые открытия чрезвычайной скромности, невозмутимости, утонченных манер и совершенного очарования. Владислав был наилучшего мнения об Анастасии. Она оставалась такой же правильной, как теорема Пифагора, как аксиома, не требующая доказательств. Находясь в одном коллективе шесть дней в неделю, трудно ошибиться в человеке, потому что именно на работе человек такой, какой он есть. Если девушки во время коротких свиданий стараются показать себя с наилучшей стороны, играют роли им не сущие, притворяются, кокетничают и создают вокруг себя лживый ореол превосходства над другими, то в рабочей атмосфере они настоящие, за исключением офисных обезьянок, увешенных безделушками поверх модных нарядов.
Анастасия была особенной — привлекательной, но не бросалась в глаза яркостью платьев и нелепостью не сочетаемых украшений, рассудительной и схватывающей налету новые знания, интересной и своей веселостью, и тоскливой задумчивостью. Владислав каждое утро собирался в агентство с мыслями о ней: как посмотрит на него, улыбнется или опустит ресницы, заплетет волосы колоском наискосок или соберет в высокий хвост, или янтарные пряди каскадом лягут на плечи. Ему доставляло удовольствие видеть ее каждый день, и можно было бы не стремиться ничего изменить, но Владислава преследовали навязчивые идеи стать для Анастасии больше, чем начальником.
Как-то он заметил, как Анастасия подкармливала синиц и воробьев. Она открыла окно и выставила ладошку с хлебными крошками — птицы садились ей на пальцы, брали кусочки хлеба и улетали. Одни отлетали — другие прилетали, а Анастасия радостно рассматривала их нахохленные брюшки, черные бусинки — глазки, и тихонько смеялась, когда они любопытно наклоняли голову, не решаясь сразу схватить крошку. «Какие они милашки, — говорила она, — до чего забавные!». В тот день Владислав решил подарить ей скворечник! Необычный подарок на восьмое марта!
Он купил лист фанеры, поехал в среднюю школу, нашел преподавателя трудового обучения и за символическую плату смастерил уникальный домик для птиц. Он походил на ракету с тремя иллюминаторами. Под каждым окошком — жердочка, на которой могла любовно ворковать пара птиц. Но и на этом причуды Владислава не закончились — он расписал скворечник акриловыми красками, изобразил зеленую траву, цветы, бабочек, солнце и радугу в голубом небе. Оставалось только придумать, как преподнести этот необычайный подарок!
Накануне восьмого марта мужская половина агентства подарила женщинам букеты розовых тюльпанов, организовали фуршетный стол с выпивкой и закусками. Играла музыка, и праздничная атмосфера каждого окутала позитивом. При всех Владислав не проявлял особенного внимания к Анастасии, но она улавливала его задумчивые взгляды и читала в глазах о теплоте его души, о доброте и порядочности. Они оба выпили по глотку вина: Владислав за рулем, Анастасия отказывалась пить против желания. Остальные распивали пятую бутылку коньяка, танцевали и вспоминали истории, всплывающие всякий раз во время празднований, но с каждым разом они становились все неправдоподобнее и смешнее.
Владислав увел Анастасию, но их отсутствие заметили лишь под конец гуляния, да и то не все. Он предложил отвести ее домой, и она почему-то согласилась, не отнекиваясь, словно разрешила себе плыть по течению, отбросив опасение утонуть в бурном потоке нежных чувств.
На стоянке Владислав окончательно потерял спокойствие. Он взял Анастасию за руки, и нужно было что-то говорить, как-то показать скворечник, но его захлестнуло волнение сродни страху перед входом в кабинет стоматолога. Затея в один миг показалась детской, несерьезной и недостаточно обдуманной, не столь эффектной, как целое ведро голландских роз, но он готовил этот подарок с искренней любовью и поэтому, стараясь подавить смущение, перешел к делу: — Ты только не смейся надо мной, — начал он несмело, — я хотел подарить тебе необычный подарок и решил сделать его своими руками.
Анастасия приятно удивилась:
— Ты смастерил скворечник!
Владислав открыл заднюю дверцу машины и достал свой подарок:
— Когда я делал его — думал о тебе, и ты вдохновила меня разрисовать его яркими красками. Ты как это солнышко, — он развернул скворечник солнцем к Анастасии, и они вдвоем держали этот чудо-домик, глядя друг другу в глаза.
— Это необыкновенный подарок, — умиленно прошептала Анастасия.
— Тебе, правда, нравится?
— Да, ты настоящий художник! Тебе можно разрисовывать стены в детских садиках — малыши бы с любопытством рассматривали героев из любимых мультфильмов, нарисованных тобой так же здорово, как это солнышко и бабочки… Я в восторге! Только не знаю, куда и как его повесить!
— Я тоже над этим думал: можно было бы рядом с твоим домом или в парке на угловом дереве, и ты будешь видеть его каждый раз, идя на работу!
Анастасия увлеченно рассматривала мазки, нанесенные тонкой кисточкой, кончик которой макался в два цвета, отчего рисунок казался реальным, многослойным и необычайно красивым.
— Я хотел бы, чтобы ты чаще вспоминала обо мне, так же как и я о тебе, — продолжал Владислав. Он положил скворечник на место. Щеки Анастасии вспыхнули, и она смущенно опустила голову. — Ты бы согласилась стать моей девушкой? Не подругой и не подчиненной, а любимой! Если ты не питаешь ко мне ни капли симпатии и у меня нет шансов завоевать твою любовь, я не буду ни на чем настаивать, и мы продолжим работать вместе, объединенные исключительно рабочими процессами, но если… Я не сказал самое главное, — поправился Владислав, не закончив начатую мысль, — я люблю тебя. Люблю! Я хочу с тобой облететь весь мир! Мы бы отдыхали бы в лучших уголках Земли, я бы носил тебя на руках, осыпал поцелуями по всему телу, и не отдал бы никому другому! Что скажешь?
— Я боюсь, — только и смогла ответить Анастасия.
— Чего ты боишься? Меня? Или ты судишь обо мне по моему брату?
— Я боюсь… боюсь признаться, что с первой минуты, когда увидела тебя, в моем сердце вспыхнула искра и она превратилась в пламя, испепеляющее прежние чувства. Лев ничего не значит для меня. Он обидел меня, поиграл и бросил. Сюзанна столкнула меня с лестницы. Они причинили мне слишком много горя, и я не хочу видеть их и даже слышать их имена. Но ты… на самом деле ты замечательный! В тебя легко влюбиться! Но ты его родной брат. Зачем я тебе? Не знаю, как объяснить, но перед тобой я чувствую себя грязной. Если бы у меня не было никаких отношений со Львом, то я бы не запрещала себе мечтать о тебе, не сдерживала бы своих чувств. Ты не безразличен мне, это же очевидно, правда?! Я теряюсь при виде тебя, у меня мурашки пробегают по коже, когда ты просто проходишь мимо…
Не дав ей договорить, Владислав прижал ее к груди. Одной рукой придерживал за талию, вторую — запустил под распущенные волосы, касаясь горячей шеи. Их губы слились в долгом нежном поцелуе. Владислав шептал о своей любви, покрывая поцелуями влажные щеки, ощущал соленый вкус слез и сладость наслаждения робостью и чувствительностью.
— Значит, ты согласна! Так ведь?
— Владислав… — умоляюще произносила она. — Я не могу!
— Я люблю тебя! Дай руку! Мое сердце сейчас выскочит из груди и упадет к твоим ногам! Слышишь, — он приложил ее руку, и снова прильнул к губам.
— Я же спала с твоим братом. Я ждала от него ребенка! Неужели это тебя не останавливает? Он пользовался моим телом… я как надкушенное яблоко… огрызок… понимаешь? Если бы вы не были братьями… а так Лев всегда будет напоминать мне о том, что было. Поэтому я не могу. У нас не может быть никаких отношений.
— Ты слишком жестоко себя наказываешь. И меня тоже. Мы ведь любим друг друга, и ты не посмеешь этого отрицать, и мне плевать на Льва, и твое прошлое я не беру во внимание — у нас есть настоящее, у нас будет будущее, и ты не яблоко — ты цветок, и со мной ты зацветешь по-новому, на зависть Льву и вообще всем остальным.
Владислав с надежной смотрел в ее заплаканные глаза — Анастасия молчала, кусая губы.
— Давай повесим скворечник, пока не стемнело, … а в понедельник ты все поймешь. Я подумаю, можно?!
Для Владислава это означало согласие, и они поехали в парк. Стремянка и инструменты лежали в багажнике, и уже скоро красочный скворечник украсил собой угловой тополь в парке.
____________________
Глава ХХХII
Международный женский день не прошел бесследно и для Льва. Его друзья с приходом календарной весны как медведи после зимней спячки проснулись и, поскольку Лев уже чувствовал себя значительно бодрее, и его меланхолия таяла как сосульки под мартовским солнцем, устроили ему праздник с картами, кальяном и горячим абсентом под лимончик с сахаром.
Роль заводилы с успехом взял на себя Артур. Как натура творческая и не лишенная чувства юмора он блистал остроумными шутками, рассказывал анекдоты и забавные случаи, произошедшие с ним за последнее время. Олег и Роман на его фоне поблекли, отметил Лев, но к середине вечера и у них развязались языки. У Сюзанны нашлись более важные и интересные дела, и она не присутствовала, но мужскую компанию разбавили давние подружки Артура и Романа — хохотушка Нелли и дерзкая девчонка Оксана. Карты раздавали на шестерых, и в маленькой комнате, наполненной смогом, состоялась кипучая баталия за право называться победителем первой игры нового сезона. Как это было и серьезно, и до смеха сквозь слезы комично!
Артур то и дело подшучивал над логовом Льва. Лев, смирившийся с временными неудобствами, глазами друзей смотрел на низкий неровный потолок, ветхие обои и скромную обстановку и закипал от злости на отца, пил рюмку за рюмкой и невнимательно следил за игрой, и в результате его обыграли даже девчонки-неумехи.
Не изменяя старым традициям, друзья начали гадать над шуточным заданием для Льва — ну как же без желаний! Что только не приходило на их пьяный ум! Самым каверзным компания сочла следующее предложения Артура: срочно вызвать Сюзанну, и Лев должен был заняться с ней сексом на лоджии, а они, находясь по ту сторону улицы, сделать несколько снимков на телефон. Подразумевалось, что эти фотографии появятся в социальных сетях, но Артур уверял, смеясь, что ничего подобного делать не станет, и ничего не выйдет за рамки их дружной веселой компании.
Знал бы Лев, чем все это закончится, то протрезвел бы до того, как Сюзанна согласилась примчаться к нему, услышав о желанном подарке. Лев пообещал, что даст ей денег на покупку самых красивых и дорогих сапог, что не могло оставить Сюзанну равнодушной, и она распрощалась с подружками, оставив их в баре в самый разгар мужского стриптиз-шоу.
На термометре ноль, как и денег у Льва — предстояло просить у отца, но он уверенно повел Сюзанну на лоджию, ковыляя на костылях. Она, увлеченная экстремальной затеей, не почувствовала подвоха и с готовностью насладилась ласками, не почувствовав холода так же как и не заметила, что из кустов за ними подсматривают.
Артур в тот же вечер выложил скандальные фото в Интернет, и одну из них — увеличенную, четкую и самую откровенную, разместил у Сюзанны на стене в «ВК». Этим Сюзанна и воспользовалась: сначала надула губы, а потом потребовала в качестве компенсации за моральный ущерб, чтобы Лев женился на ней, и все обсуждали ее свадебные фотографии, позабыв о клубничке.
На решение Льва повлиял и Николай Зольтеман — в пиццерии многие клиенты пользовались Wi-Fi и бурно обсуждали эротические фотографии Льва и Сюзанны. Отец назвал сына позорищем, а Сюзанну шлюхой. После этого Лев, чтобы позлить отца, заявил: «Нравится тебе или нет, но я женюсь на Сюзанне», и как бы ему этого не хотелось, он сделал ей предложение. Разве развестись потом проблема? Свой стыд перед отцом Лев маскировал равнодушием с примесью злости.
Днем свадьбы Сюзанна выбрала пятнадцатое мая (15.05.15), но уже в марте начала заниматься подготовкой: платье, туфли, банкетный зал, список гостей и т.д.
Николай Зольтеман поставил сына в известность, что умывает руки и через три недели передаст ему управление пиццерией. Он предъявил выписки из банков и квитанции о погашении кредитов, назвал сумму, которую Лев должен теперь ему, а не банкам, и сказал, что простит ему этот долг и эта сумма и будет его свадебным подарком. «То есть живых денег не жди, — пояснил он Льву, не понимающему огорчаться или радоваться. — Кредиты погашены! Ты никому ничего не должен. Пиццерия процветает, и с умом ты сможешь добиться неплохих результатов. Надеюсь, ты не окажешься полным болваном и не оформишь еще один кредит на свадьбу — рассчитывай на то, что имеешь, и не влезай в долги».
Сюзанна была близка к заветной цели, но чем ближе она к ней приближалась, тем навязчивее становились идеи избавиться от Прасковьи Малевской. Каждый день и на ночь, вопреки видимому спокойствию, Сюзанна нашептывала проклятия как старая ведьма. Вслух она старалась не поднимать вопросы, связанные с завещанием и женитьбой Зольтемана старшего и не выдавать алчных амбиций, убеждая себя, что ей обязательно достанется половина состояния Зольтеманов. Сюзанна склонялась считать Николай Зольтемана хитрым лисом и до конца не верила, что он все оставит будущей жене. Ей приятнее было считать, что он запугал Льва россказнями о завещании, но ненависть к Прасковье Малевской от этого не убавлялась.
Еще большую ненависть с вспышками агрессии и скандальными криками Сюзанна обрушила на Льва, когда тот между прочим рассказал ей, что Владислав ухаживает за Анастасией и собирается сделать ей предложение. Сюзанна словно обезумела — если бы она могла, то вышла бы замуж сразу за троих Зольтеманов! Глядя на Льва как на драного кота с поджатым хвостом, она черной завистью завидовала Анастасии, отхватившей лучший кусок пирога.
Не спав всю ночь, Сюзанна снова решила съездить в столицу и помешать хоть одной свадьбе. «Это несправедливо, если этой замарашке достанется Владислав, и она сможет тратить больше, чем я! — возмущалась Сюзанна. — Я перехитрю эту дурочку!»
В агентство Сюзанна явилась к концу рабочего дня, когда в тихой спокойной атмосфере сотрудники заканчивали отчеты. Анастасия сидела перед компьютером и распечатывала новинки туристических предложений, мечтая о сказочной Праге. С нынешней зарплатой она могла бы себе позволить летом побывать за границей, даже если бы Владислав не был ее парнем. А с ним Анастасия уж точно поедет отдыхать — они уже все спланировали!
Мечтательная и цветущая как черемуха в лунную ночь Анастасия увидела Сюзанну лишь, когда та присаживалась напротив нее. Огненно-рыжая, зеленоглазая, как всегда высокомерная и насмехающаяся, она заговорила словно с подружкой:
— Владик у себя?! Я страшно соскучилась по его влажным ненасытным поцелуям! В прошлый раз у меня было слишком мало времени, и мы не успели как следует развлечься!
Анастасия приоткрыла рот, задаваясь вопросом, не ослышалась ли она:
— Что?
— А! Какая я растяпа! Я забыла, что он и с тобой шуры-муры крутит! И ты веришь ему? Глупенькая! Он от меня без ума с самой первой встречи! А ты лишь игрушка! Он бросит тебя, как и Лев, потому что такие, как ты, не врезаются так глубоко в память, как я!
— Ну, ты и стерва, Сюзанна, — Анастасия неожиданно для самой себя завелась вполоборота и презрительно посмотрела ей в глаза, — если ты к Владиславу — иди, а меня оставь в покое — я не верю ни единому твоему слову и не желаю слушать!
— А зря! Ты же не будешь отрицать, что Владислав при поцелуе слюнявит губы? А как насчет родинки ниже пупка? Открой глаза — я говорю правду… и в прошлый раз, когда я приезжала, мы занимались любовью прямо на столе. Там еще кораблик с алыми парусами стоял, а бронзовый моряк в бинокль смотрел, как Владислав срывал с меня одежду и в порыве страсти покусывал мои плечи, опускаясь все ниже и ниже! Тебя он тоже покусывает, когда целует?
Анастасия не сдержалась и всю свою злость к Сюзанне вложила в удар городским телефоном ей по голове.
— Еще одно слово, и я выцарапаю твои нахальные глазенки, — закричала она, отталкивая Сюзанну от стола.
— Дикарка! — завопила Сюзанна, вцепившись ей в волосы.
Марина и другие сотрудники агентства бросились разнимать драку. Лидия Валерьевна во все горло позвала Владислава и тоже кинулась к Анастасии.
— Знаешь, зачем ты ему нужна? — не успокаивалась Сюзанна и повалила Анастасию на пол. — Его отец женится на твоей бабуле. Она станет наследницей, а после нее и ты! Потому что сумасшедший старик грозится лишить сыновей наследства! И получается, что Владислав хочет жениться на наследстве своего отца, а не на тебе. Поняла! Он использует тебя в своих грязных играх! Неужели ты поверила, что очаровала его своей сельской простотой и колхозным шармом?! Анастасии удалось освободиться и она от души нахлестала Сюзанну по щекам, оседлав ее как наездница необузданную кобылу. Ею двигала в первую очередь месть за не рожденного ребенка, за боль и страдания, но и в ее словах она находила здравый смысл — Владислав действительно целовался влажными губами, любил покусывать и целовать мочку уха, шею, а никаких родинок ниже пупка Анастасия еще не видела, так как с интимом временила.
Их рассоединили до появления Владислава. Сюзанна, послужив яблоком раздора, ушла раскрасневшаяся и взвинченная, но как никогда довольная собой. «Они поругаются! Эта идиотка сама лишит себя беззаботного будущего!» — радовалась она.
Анастасия дрожала всем телом, по щекам катились крупные слезы — она казалась себе мелкой и ничтожной как обломки ноготков с засохшими капельками крови. «Нужно быть полной дурой, чтобы не понять, чего добивается Сюзанна. На что она рассчитывает: что я буду ревновать к ней Владислава? Что устрою ему допрос? Обвиню… в чем? Что и он с ней спал? А если ничего такого и не было? А если было? И что? Если… Нет! Я люблю его!»
Владислав увел ее в кабинет. Как только за ними захлопнулась дверь, обнял и посмотрел в глаза так, словно мог прочесть в них ответы на свои вопросы. — Я разбила у нее на голове городской телефон, — Анастасия переборола слезы и рассмеялась. — Я знаю, что опускаться до ненависти — низко, но одна ее наглая улыбка выводит меня из себя. Я не сдержалась. Это я на нее набросилась. Она говорила мне гадкие вещи…
— Все в порядке, Настенька, успокойся, — утешал ее Владислав, прижимая к груди. — Зачем она приходила? Что ей было нужно?
Анастасия задумалась, не зная, стоит ли рассказывать ему все, но недоверие, посеянное Сюзанной, взрастало быстрее зерен пшеницы на весеннем поле:
— У тебя есть родинка ниже пупка? — спросила она, краснея.
— Это Сюзанна тебе сказала? — Владислав догадался, о чем именно Сюзанна могла вести с Анастасией разговор.
— Ты с ней тоже спал! Ты и Лев — два сапога пара! И здесь… на этом столе тоже?
— Нет! Нет! И еще раз нет! Я даже голой ее не видел и не хочу видеть — эта змея меня не привлекает!
— Но ты целовался с ней! А насчет родинки… Так, есть или нет?
— Солнышко мое, не ревнуй меня к Сюзанне. Я люблю тебя, и хочу, чтобы ты стала моей женой и матерью моих детей.
— Ты не говорил мне этого… — Анастасия смутилась. — А еще Сюзанна несла какой-то бред о наследстве твоего отца…
— В прошлый раз она тоже говорила о наследстве! Ее, похоже, ничто другое больше не интересует. Сюзанна думает, что отец все свои сбережения, включая квартиру и дачу, оставит твоей бабушке, и тем самым Лев лишится своей доли. Я раскусил ее амбициозные планы еще в первый же день. Она спит и видит львиную долю наследства. А отец уже переписал завещание и твоей бабушке после его смерти перепадет третья часть, но не все, естественно. Самое интересное во всей этой истории — это причуды отца: он припугнул Льва, что ничего ему не оставит. Я не думаю, что отец так поступит! А Сюзанна не знает всего, но уже завидует тебе! Этим и объясняется ее поведение.
Анастасия удивленно покачала головой:
— Так, у тебя родинка есть или нет?
— Есть, — признался Владислав, — но это не означает, что я спал с Сюзанной. Все дело в том, что я с первой же минуты обратил на тебя особое внимание, но ты кружилась вокруг Льва как пчелка, к тому же была на пятом месяце беременности. Я подумал тогда, что было бы неплохо, чтобы Лев выбрал тебя, а не Сюзанну. Я хотел открыть ему глаза. Хотел, чтобы и он понял, насколько велика между вами разница… Сюзанну я соблазнил кошельком. Мне и усилий прикладывать не пришлось… Я затащил ее как уличную девку в туалет, ну, и она… поработала ртом… немножко. Я убедился, что она жалкая безнравственная шлюха. И все. Ничего такого, о чем ты, скорее всего, подумала, не было и не будет.
— Все… объяснений на сегодня достаточно. Ты такой же как и твой брат, — бросила Анастасия на ходу и вышла из кабинета.
Обижаться и разочаровываться во Владиславе, ох как, не хотелось, но пессимистические мысли подтачивали былую уверенность как вода камень. Анастасия стала задумываться о своем месте в агентстве, о том, что это и не ее мечта, но и бросить все из-за того, что Владислав огорчил ее сладкие представления об идеальности, она не могла. Причина была не настолько глубока, чтобы резко рубить с плеча, тем более это порадовало бы Сюзанну, и Анастасия впала в состояние нерешительности, словно стояла на перекрестке и не знала куда идти.
Анастасия избегала откровенных разговоров с Владиславом на протяжении двух последующих дней. Они говорили на рабочие темы, при удобном случае Владислав целовал ее и шептал о любви. Вроде бы ничего и не изменилось в их отношениях, но Анастасия грустила.
Она скучала и за бабушкой, и за Кариной, с которой тесно сдружилась за время работы в супермаркете. Обе звонили ей на офисный номер телефона, пока Анастасия все-таки не купила себе мобильный — самую дешевую модель с черно-белым экраном, и сама стала звонить им. Бабушка переживала волнительный этап в своей жизни, ее воодушевленный голос без лишних слов доказывал, как она счастлива — настолько счастлива, что о внучке будто бы и не думала. С Кариной Анастасия общалась все реже.
В последний раз Карина рассказывала, о соседке своей бабушки, проживающей в небольшом поселке вдали от города: пожилой женщине, перенесшей инсульт, требовалась сиделка. Одинокая старушка обещала переписать дом в качестве оплаты за труды, но из сельских жителей желающих не нашлось — сварливая была старуха, с соседями не ладила, да и не было гарантий, что она умрет не раньше того, как появится возможность переоформить дом. Она и сама еще не вступила в наследство после недавней смерти мужа.
Эту историю Анастасия пропустила бы мимо ушей, если бы ее саму не влекло к деревенской жизни. Домик в деревне, вокруг поля и разнотравные степи, восходы и закаты, жужжание пчел и вечерние арии сверчков! Вот она — мечта Анастасии! Но не могла же она бросить Владислава и рассчитаться с предоставленной им работы. «Нет. Я проработала здесь всего два месяца! Мне нравится и работа, и зарплата, и коллектив, и Владислава я не променяю на домик в деревне!» — размышляла Анастасия, но вскоре все-таки написала заявление на расчет и вопреки уговорам Владислава уехала из столицы.
Анастасия постаралась выбросить из головы россказни Сюзанны и сначала поверила Владиславу, что все именно так, как он говорит. Она никуда не уехала бы, если бы через несколько дней после визита Сюзанны в офис не пришла элегантная леди в плаще и шляпке с удивительно приятными чертами лица и мягким спокойным голосом. Она представилась «Ларина Римма Сергеевна» и прошла в кабинет Владислава так, словно продефилировала по подиуму, и вскоре они вышли вдвоем счастливые и улыбающиеся.
Владислав представил Анастасии своего юриста и вместе с ней покинул агентство. Анастасия приревновала! Причиной тому была неуверенность в себе. Ей казалось, что она не соответствует Владиславу, что Римма смотрится с ним гораздо лучше. К тому же Римма выглядела изысканно, изящно, от нее пахло сладко-фруктовыми нотками, и ее голливудская улыбка никого не оставила равнодушным.
Анастасия, движимая ревностью, пошла за Владиславом и Риммой. Она видела, как они вошли в лифт, как Римма обняла Владислава холеной ручкой, как она виляла бедрами, и стук ее каблуков стремительно пульсировал в висках Анастасии тревожным сигналом. Она побежала по лестнице, наталкиваясь на прохожих, но когда спустилась на первый этаж, Владислав и Римма уже стояли у выхода.
Римма смотрела на него как удав на кролика — Владислав стоял спиной, и Анастасия не видела его глаз, а ей бы этого очень хотелось. Секунды тянулись как в фильме с замедленной съемкой, минуты длились мучительно долго, сердце выпрыгивало из груди, а Римма охватила Владислава обеими руками и, встав на носочки, поцеловала его в губы. Он убрал ее ладони, но через долю секунду они снова целовались под зеленой пальмой с огромными листьями.
После увиденного Анастасия невольно сочла слова Сюзанны за чистую монету. «Владислав не лучше Льва» — твердила она и, написав заявление на расчет, еще две недели всячески избегала Владислава, который преследовал ее словно тень. — Мы слишком разные, — сказала ему Анастасия, — и не можем быть вместе. Я не хочу, чтобы нас объединяли даже эти офисные стены, не хочу больше видеть тебя, и знать ничего не хочу о Зольтеманах! Жаль, что из-за бабушки мне не удастся не вспоминать о вас никогда.
Владислав устал оправдываться, и не мог удержать Анастасию насильно. Разорванные в клочья заявления не помогали, как и слова о любви. Она была упертой и ничего не желала слушать. Владислав понимал, что Анастасия не поверит в его любовь, если он не докажет ее поступком или поступками — слов было мало, к тому же Анастасия своими глазами видела, что он не оттолкнул Римму, хотя мог это сделать.
_______________
Глава ХХХIV
Владиславу ничего не оставалось кроме как разорвать с Анастасией трудовой договор, но упускать ее он не намеревался, и был уверен, что сможет объясниться, найти нужные слова, а главное показать себя с лучшей стороны и доказать свою любовь. Он не кричал и не устраивал истерик из-за нежелания Анастасии слушать и верить его оправданиям, да и что он мог сказать: лишь то, что пошел на поводу у слабости. Слабость ли истинное название минутного безумия, а не попытка удостовериться, что поцелуи Риммы не имеют над ним власти, как это было в окончательно не забытом прошлом, Владислав точно не знал, но его переполняло чувство раскаяния, и он был готов терпеливо ждать прощения Анастасии.
Вопреки ожиданиям Анастасия оставалась непреступной, игнорировала его и делала вид, что ее нисколько не волнует его присутствие, его взгляды и безуспешные усилия завести разговор. Даже свадебный вечер Николая Зольтемана и Прасковьи Малевской не растопил лед ее сердца. Надо сказать, что лед был искусственный, но Анастасия вбила себе в голову мысль, что братья Зольтеманы лжецы и от них нужно держаться подальше.
Свадьба Зольтемана старшего прошла без размаха, с которым мечтала бы разгуляться Сюзанна: ни выездной церемонии, ни стульев в белых чехлах с кружевными лентами, ни гирлянд из живых цветов. И жених с невестой не выделялись шиком костюмов, и ресторан не самый лучший в городе, и тамаду не пригласили, и вообще Сюзанна зевала от скуки, наблюдая за пенсионерами, составившими преимущественное количество гостей.
«Жадный Зольтеман, — размышляла она, ковыряя вилкой в салате, — неужели нельзя было раскошелиться на настоящий праздник с лимузином, живой музыкой, фейерверками и собрать всех не в этом убогом кафе! Как это он не додумался в пиццерию гостей позвать! Имея столько денег, и быть таким скупердяем… Убожество! Вот моя свадьба будет самой-самой! Все только и будут обсуждать мое платье… да гадать, сколько стоит вся роскошь, которой я себя окружу!». Лев стал похож на отца и ходил с тростью. «Он изменил прическу, — подумала Анастасия, украдкой наблюдая и за ним тоже, — поправился, как всегда элегантный, а глаза до мурашек холодные… Как я могла встречаться с ним?».
Изменения коснулись не только внешнего вида Льва — он поставил цель скопить денег на открытие еще одной пиццерии, именно скопить, а не взять в кредит под проценты. Лев отложил свадьбу с Сюзанной, не лишая ее иллюзий, что рано или поздно они все-таки поженятся, но склонялся к мысли, что в скором времени окончательно порвет с ней всякие отношения. Прощать измены и покрывать все ее расходы он не намеревался, но по-прежнему был околдован чарами рыжей искусительницы с прелестными формами.
Льву, как и Сюзанне, тоже не хватало пышности и лоска свадебного вечера отца. Они не видели романтики, обращая внимание на то, что продается за деньги, и не замечали бесценного — искренности, которую не купишь. А Анастасии торжество казалось романтическим до слез! Ее бабушка светилась от счастья, она танцевала, как должно быть танцует Елизавета II на закрытом приеме с почтенными английскими лордами! Анастасия и покинула этот вечер по-английски. Она предупредила только бабушку, и та не стала задерживать внучку, понимая ее с полуслова, с полувзгляда — ей нелегко было находиться в обществе братьев Зольтеманов.
Анастасия надеялась и верила, что бабушка будет счастлива с Николаем Трофимовичем до конца своих дней и больше никаких горестных испытаний в ее жизни не будет. Молодожены объявили, что улетают в Мексику — подарок Владислава, и Анастасия только радовалась за них.
Вернувшись в мрачную комнату общежития, она долго не могла уснуть, листая в памяти журнал своей жизни после утраты родного дома. Ее снова ждали перемены — перемены на пути к заслуженному счастью.
Анастасия сменила номер телефона и переехала в деревенский домик ухаживать за немощной девяностотрехлетней женщиной. Ее звали Лада Борисовна. Она не вставала с постели, и в холодном доме стоял запах хуже, чем в общественном туалете. До появления Анастасии соседи приходили раз в день только за тем, чтобы проверить, не померла ли старушка. Подкармливали, но грязное белье не меняли, не стирали, и лежала Лада Борисовна в собственных испражнениях, никому не нужная, пока Жанна Сергеевна — медсестра из городской больницы, мать которой жила по соседству с Ладой Борисовной, не привела Анастасию. Старушка гнала всех в шею — хотела скорее умереть, но, увидев скромную девочку, вдруг начала благодарить Бога, что нашелся человек, который не побоялся взять на себя такую заботу.
Она была в своем уме, часто воодушевленно рассказывала истории из прошлого, порой неожиданно умолкала, и в ее мутных пожелтевших глазах отражалась неимоверная печаль. Анастасии Лада Борисовна не показалась чрезмерно вредной и требовательной — с ней можно было найти общий язык, и Анастасия его нашла, правда, не без труда.
Первые трое суток Анастасия почти не смыкала глаз. Днем, не покладая рук, работала по дому: перестирала все, что можно было перестирать, вымыла все от плинтуса до потолка, Лада Борисовна лежала опрятная как куколка в чистой постели, в чистом натопленном доме, ела горячие супы и свежий хлеб.
Удобств в доме не было — колодец во дворе, туалет в огороде. Анастасия вставала в пять утра: выбирала золу из печки, шла в сарай за углем, рубила дрова, топила печь, приносила два ведра воды и грела воду в алюминиевой кастрюле, умывалась и затем готовила легкий завтрак. Стирала вручную, сушила белье во дворе, и соседи каждый день могли видеть, как ветер трепет белоснежные простыни.
Лада Борисовна днем крепко спала, и храп доносился сквозь двойные оконные рамы во двор, где каждый день как по строгому графику с часу дня и до половины третьего Анастасия наводила свои порядки, а потом возвращалась в дом. Она аккуратно сложила машину дров, пролежавших полгода под дождем и снегом, часть дров перенесла в сарай — сухие легче было рубить; убрала прошлогоднюю листву и гнилые орехи, не съеденные воронами; вскопала деревья и побелила их вместе с плитами, ограждающими клумбу.
Подснежники сменились синими пролесками, взошли тюльпаны и на розовых кустах появились молодые почки. Соседи все чаще выходили в огороды, и Анастасия последовала их примеру: посеяла чернушку, так называли в селе семена лука, морковь, свеклу, перебрала в погребе картофель и отобрала по посадку — с большими отростками. Лада Борисовна научила ее пикировать сладкий перец и помидоры: Анастасия посеяла семена в маленькие ящички и поставила на окна, а когда рассада стала рослой и пушистой, май был в самом разгаре.
Весна в селе была пленительной и неповторимой! Несмотря на ежедневные заботы, посильные не каждому городскому жителю, привыкшему к горячей воде из крана, к центральному отоплению и другим удобствам городской жизни, Анастасия ежедневно находила приятные моменты и убеждалась в плюсах деревенской жизни. Она с восторгом любовалась закатами. Золотой закат над полем — картина, радовавшая ее глаз! Глядя на солнце, она вспоминала Владислава с нежной тоской и томной любовью в сердце. Часто Анастасия представляла, что однажды он приедет за ней, и она, забыв обо всем, прильнет к его груди.
Анастасия раздобыла инвалидную коляску, и каждый день после обеда вывозила Ладу Борисовну во двор и на огород. Они подолгу седели под тенью старой яблони: Анастасия вслух читала учебники по географии, а Лада Борисовна слушала и взглядом полным сожаления провожала пролетающие облака. Когда солнце катилось к горизонту, Анастасия поливала огород. Она следила за своими помидорчиками, огурчиками и другими овощами с любовью, и на зависть соседям все у нее было красиво, ухоженно: ни сорняка, ни корки сухой земли.
Была у Лады Борисовны под матрасом одна затертая книга, в которой она хранила свои скромные сбережения. Оттуда она выдавала Анастасии деньги не только на продукты. Видя, как облупилась штукатурка, на сарае, Лада Борисовна попросила Анастасию купить цемента и песка, так Анастасия научилась штукатурить. Потом Анастасия выкрасила забор зеленой краской, и он стал как новый; Лада Борисовна предложила купить цыплят, и у Анастасии добавилось новых хлопот, но она как электоровеник справлялась со всем.
Незаметно наступило жаркое лето. Анастасии довелось помотаться с Ладой Борисовной по инстанциям, чтобы та узаконила свои права на дом и земельный участок. Пожилой женщине бюрократические дела не пошли на пользу, и ее здоровье резко пошатнулось: она отказывалась от прогулок на свежем воздухе, все чаще разговаривала сама с собой и словно отвечала кому-то «скоро приду». Дождливым июльским утром Лада Борисовна умерла, завещав все свое небогатое имущество Анастасии.
За все время пребывания Анастасии в деревне Прасковья Малевская лишь однажды навестила внучку. Их свидание было коротким, но эмоциональным. Повлиять на решение Анастасии бабушка не могла и, чтобы не усложнять и не навязывать свое мнение, Прасковья Малевская смирилась с выбором Анастасии и хранила в секрете место ее нахождения. Даже Николай Зольтеман не добился от нее вразумительного ответа, на вопрос: «Где же прячется Анастасия от Владислава?"
Владислав не терял надежду разыскать свое беглое счастье. Сначала он дал Анастасии время все хорошенько обдумать, вернулся в столицу, приступил к работе, но ни один рабочий день не прошел без мыслей о ней.
Николай Зольтеман с супругой проводили медовый месяц в Мексике, а Владислав поехал за Анастасией с твердым намерением вернуть ее и сделать предложение руки и сердца. Он купил колечко в бархатной красной коробочке, но его ждала пренеприятнейшая новость — Анастасия больше не проживала в общежитии, и он не представлял, где ее искать.
На мольбы сына узнать у Прасковьи Марковны, где найти Анастасию, Николай Зольтеман отвечал вопросом: «Если ты ее любишь, как мог упустить?»
Проходили дни, недели, месяца, Владислав чувствовал себя брошенным, спрятал в стол кораблик с алыми парусами, уходил с головой в работу, стараясь меньше думать об Анастасии. Иногда ему это удавалось, и он жил так, как и до знакомства с ней. Все женщины казались ему обыкновенными, даже Римма, которую когда-то точно не мог поставить в один ряд ни с коллегами, ни с клиентками, ни со случайными встречными.
Жизнь продолжалась. Владислав никуда не уезжал и подсознательно ждал известий об Анастасии. Она ведь знала, где его искать, и могла осчастливить в любой день своим ожидаемым и в тоже время нежданным визитом. Владислав и не подозревал, какие обязанности она взвалила себе на плечи, и порой думал, что Анастасия просто не любит его и никогда по-настоящему не любила. Какие только мысли не посещали его: и то, что Анастасия любит и всегда любила Льва, и то, что он ей не интересен, и то, что зря мастерил скворечник и расписывал его красками.
Владислав объезжал старый тополь, чтобы не видеть этот скворечник, и учился жить без навязчивых мыслей — Анастасия учила билеты и успешно сдала экзамены. Она устроилась в местный магазинчик продавцом, и ни в чем не нуждалась, кроме сильного мужского плеча. По вечерам, глядя на живописный закат, она думала о нем. Ей казалось, что и он смотрит на солнце, и они два одиночества грустят друг без друга. Иногда ей хотелось услышать его голос, позвонить и спросить «Как дела?», но она озиралась по сторонам и понимала, что Владислав никогда не променяет столицу на домик в деревенской глуши. Перед ней словно колыхались две чаши весов: на одной — любовь к Владиславу, а на другой — любовь к природе, тишине и необъятным просторам. Но она мечтала о встрече, ничего для этого не предпринимая и всячески отказываясь дать Владиславу хоть малейший намек, где ее искать. «Если он найдет меня без подсказок, то докажет, что любит, и я возможно откажусь ради него от этого маленького рая, но только если он меня найдет» — думала Анастасия.
Владислав не сдался! Чтобы разыскать Анастасию ему пришлось приложить немало усилий — он обратился в полицию. Естественно, заявление о пропаже человека у него не приняли, но, как известно, деньги правят миром, и Владиславу помогли выяснить, где можно попытаться разыскать пропажу, и помог в этом мобильный телефон Анастасии. Она сменила лишь сим-карту, а телефон оставила прежний, и специалисты по сигналу телефона отследили его координаты.
Владислав отложил все дела и поехал на поиски Анастасии.
В день их встречи Анастасия затеяла стирку и во дворе на крылечке склонилась над корытом. Она терла плотные желтые шторы с красными цветами о стиральную серую доску. На ней был выгравирован год выпуска, и эта доска оказалась старше Прасковьи Марковны. Видимо Лада Борисовна бережливо ей пользовалась, потому что даже деревянное обрамление не сгнило от влаги.
Орешник затенял часть асфальтного дворика, над летней кухней склонялись ветви с налитыми черешнями, вдоль забора спела красная смородина, и небольшой сельский дом с хозяйственными постройками утопал в летней красоте сада. По двору важно расхаживал кот Васька, не обращая внимания на лохматого щенка, которого Анастасия принесла домой с мусорной свалки, куда каждый день выносила ведра с золой. Она назвала его Шарик — он был круглый и забавно бегал на коротеньких ножках, виляя хвостом во все стороны. За загородкой кудахтали куры и гребли землю в поисках червей. Возле пустой кормушки величаво стоял Петя-петушок и то и дело во все горло распевал заветное «кукареку»!
Машина Владислава подъехала к самой калитке. Взволнованный и нерешительный, он верил и не верил, что за этим забором скрывается его любимая девушка, боялся, что не найдет ее, а еще больше — что Анастасия отвергнет его, и он зря проделал долгий путь. Отворив калитку, он шагнул во двор. Завидев чужого в своих владениях, пискляво залаял щенок. Анастасия бросила стирку и разогнула спину, не веря своим глазам. С рук стекали мыльные капли, Анастасия не стала вытирать их о фартук и стояла как вкопанная, не находя сил сдвинуться с места.
«Это он! — твердило ей трепещущее сердце, — он нашел меня! Значит, любит, и я была чересчур строга. Дуреха! Как я могла жить без него все эти дни!» — она вспорхнула и полетела к нему на крыльях любви. Это был один из самых счастливых моментов в ее жизни. Владислав был красивее заходящего солнца! Серьезный, солидный, любимый и любящий, он схватил Анастасию налету и закружил в объятьях:
— Настенька, — шептал он, задыхаясь и целуя ее невпопад, — прости меня, прости! Нет мне счастья в жизни, если ты не со мной. Я люблю тебе! Одну тебя! Ты моя прекрасная фея, моя любимая девочка с волшебными глазками! Только не плачь…
Анастасия плакала от счастья и будто не верила, что перед ней стоит Владислав, гладила его по щекам, обнимала и целовала, бессвязно повторяя восторженные слова:
— Это ты! Как же я рада тебя видеть, мой любимый! Я скучала по тебе! Ах, как же я скучала…
— Почему же не позвонила? Почему не дала о себе знать? Я бы примчался за тобой как ветер!
— Я не могла. Я ухаживала за больной бабушкой. Привязалась к ней и к этому дому…а после ее смерти я боялась, что ты меня разлюбил и…
— Глупенькая! Я буду любить тебя всегда!
— Я тоже люблю тебя и буду любить всегда… как и эти поля в округе, степи с пахучими травами, речку с камышами и дикими утками, рассветы и закаты… а ты в своей столице не видишь неба — только высоченные здания, скопления машин и спешащих людей, не поднимающих глаз к небу.
— Ты права, пейзажи здесь красочные, не то что серые улицы с кишащими муравьями-работягами, но мы ведь с тобой обязательно что-нибудь придумаем, правда?
— Придумаем, — Анастасия крепко его обняла и уткнулась носом в гладенькую рубашку, пахнущую цитрусовой свежестью.
Шарик сидел у их ног, задрав мордочку вверх, и время от времени поворачивал ее, наблюдая за поцелуями.
— У меня отпуск, и если хочешь, мы можем провести здесь две недели! Может, и больше… Только ты, я и эта деревенская благодать!
— Да, конечно! Идем, я все тебе покажу! Ты хочешь кушать? Я зажарю для тебя курочку! О! Только сначала идем в огород — ты не представляешь, какие у меня огурчики! А помидорчики… я посадила все! Я в магазине покупаю только хлеб, масло и крупы — остальное с огорода! Вчера варила абрикосовое варенье — пальчики оближешь!
— Хозяюшка ты моя! — восхищался Владислав, глядя по сторонам.
Совершив обход участка, Владислав все еще ощущал легкую дрожь и не решался сесть за руль, хоть и хотел бы купить Анастасии огромный букет роз и вина, но и без вина он чувствовал себя захмелевшим и расставаться с Анастасией не хотел ни на минуту. Он пожалел, что не купил все по пути, но радовался, что хоть кольцо не забыл и, преклонив колено, в жанре традиционных романтических фильмов сделал Анастасии предложение и надел на ее пальчик золотое колечко с диамантом.
Остаток дня, вечерняя зорька и яркие звезды удвоили их вновь обретенное счастье. Те часы сладострастного волнения, обрушившиеся на них как поток снежной лавины, ошеломляли и подталкивали к безумствам, приносящим наслаждение любовью и нежностью. Они целовались, клялись никогда не расставаться и верить друг другу, какими бы противоречивыми не оказались обстоятельства.
____________________
Глава XXXVI
Смирившись с простотой обстановки и минимумом квадратных метров, Лев не лишал себя мечтаний о просторной квартире-студии — Сюзанне же не хватало терпения, чтобы поскорее склонить Льва к решению снять для любовных утех комфортабельную квартиру со свежим ремонтом и непременно лепниной на одной из стен. Она хотела красоты и роскоши, а Лев, будто намеренно злил ее и с сарказмом реагировал на все попытки оказать давление. С квартирой ничего не получалось, и Сюзанну озарила мысль попросить автомобиль!
— Мой сладкий львенок, а не купить бы нам «Мицубиси» — однажды ласково предложила она, облачившись в образ разнеженной и любвеобильной наложницы. Сюзанна плясала в полупрозрачных летящих шелках, расшитых золотистыми нитями, монетками и бусинками, лишь бы раздобрить, возбудить и сделать послушным Льва. Ублажала, как не каждая любимая жена смогла бы ублажить падишаха, и ненавязчиво требовала от него полной покорности. — Твоя киска возила бы тебя в пиццерию! Ты у меня такой импозантный бойфренд, деловой и богатенький, а ходишь на работу пешком! А мог бы ездить на личном автомобиле, и я бы с удовольствием стала твоим личным шофером за символическую плату, — хлопала она длинными ресницами и гипнотизировала зеленью колдовских глаз, не прекращая мило улыбаться и излучать притворное вожделение.
Лев сидел на постели и, немея от ее змеиной изворотливости, коршунской хватки и лживых ужимок, неторопливо проговорил:
— И ты думаешь, что «Мицубиси» мне по карману, или ты надеешься, что я возьму кредит на тридцать лет, чтобы ты в первый же день не вписалась в поворот, превратив в груду бесполезного металла мои деньги?
— Да, — нескромно ответила Сюзанна, — что до поворотов, то можешь быть уверен, я вожу машину лучше, чем столичные таксисты, и к тому же, сам подумай, «Мицубиси» стремительно подымет твой уровень среди завистливой верхушки этого городка. Ты станешь мечтой сопливых студенток! Ориентируясь на тебя, они будут делать свой решающий выбор и ставить тебя в пример своим никчемным ухажерам! Тебе будут завидовать даже твои друзья, которым «Мицубиси» может присниться лишь в лучшем сне! Подумай, мой ненаглядный! Ты как царь зверей достоин наилучшего: жену-фотомодель в постели, шикарную квартиру в новом доме и «Мицубиси» в гараже!
Лев отвел взгляд и молчал — Сюзанна умела находить нужные точки и жать на них как опытный массажист на ступню, а воздействовать на почки, легкие и сердце. Он собирался с мыслями, которые разлетелись гнедыми скакунами на два табора. Она льстила, угождала, не давая опомниться, но Лев озаренный недоверием, противостоял ей, отталкивая заманчивое предложение и игнорируя лесть, вылитую на него словно ушан родниковой воды. Его передернуло. В жилах стыла кровь вопреки горячим ласкам. Лев в который раз убеждался в двуличности Сюзанны, в преследовании корыстных целей и умении искусно обольщать, но он не мог избавиться от своей зависимости засыпать с ней, уставшим от любовных игр.
— Нет, о «Мицубиси» можешь забыть. По крайней мере, я не собираюсь оформлять очередной кредит на свое имя. Хочешь машину — заработай денег и купи! — Лев одернул ее руки с плеч и встал, направившись к окну, где лежали сигареты и пепельница.
Но Сюзанна восприняла в штыки его строптивый тон:
— Лев! Дорогой мой львенок, ну как ты можешь быть таким недальновидным? Все берут кредиты и покупают машины, дома, дорогую мебель… и живут, не отказывая себе в удовольствии! С каких пор кредиты стали пугать тебя?
— С тех пор, как отец промыл мне мозги! — съязвил Лев и закурил сигарету, выпуская дым в форточку. — Ты знаешь, сколько процентов от стоимости «Мицубиси» мне пришлось бы переплатить? Отец точно лишит меня наследства, если я возьму еще один кредит! Нет, об этом не может быть речи.
Услышав столь категоричный ответ, никак не устраивающий Сюзанну, она вновь прибегла к соблазнительным уловкам и, обвив шею Льва руками, унизанными побрякивающими браслетами, покрывала поцелуями его плечи, тяжело дыша и вымаливая снисхождения.
— А если бы ты попросил денег у отца! — предложила она, нарвавшись на бурю негодования.
— Ты совсем с ума сошла, — Лев побледнел, закашлявшись дымом, и затушил недокуренную наполовину сигарету, — выброси эту идею из головы и послушай меня: я не стану просить денег у отца ни на какие цели, ни на «Мицубиси», ни на квартиру, ни на нашу свадьбу, и вообще я не уверен, что мы подходим друг другу и сможем создать крепкую семью — ты особа ветреная, требовательная, тебе что ни дай, все мало!
Сюзанна приоткрыла рот и невнятно прощебетала:
— Как ты можешь быть таким жестоким! Я ведь люблю тебя и как могу забочусь о нашем будущем!
— Все, довольно с меня этих разговоров. Одевайся и уходи — на этой неудобной кровати сегодня я буду спать один.
— Ты прогоняешь меня? — на мгновения она забылась и говорила с недовольством и резкостью в голосе, — ну и ладно. Ты еще пожалеешь!
Сюзанна сбросила с себя эротичный костюм восточной рабыни и, наспех переодевшись в черное вечернее платье, оставила Льва наедине с его мыслями-скакунами.
Она бесновалась, что сталось не так, как она планировала, и злость еще сильнее хлестала ее изнутри, чем ночной дождь косыми струями по лицу, плечам и дрожащим рукам. Слякоть и пронизывающий ветер наводили меланхолию, а затем и неистовую ярость, которую заглушила летняя гроза с вспышками белых молний в низко нависшем синем небе без единой звезды. Сюзанна успокоилась и босиком по бурлящим потокам направилась к одному из давних приятелей. Он отличался щедростью, и с ним можно было весело скоротать любую ночь, а ночь с аккомпанементом грозы — лучший утешительный приз для Сюзанны, потому что она безумно любила такие ночи.
И снова Сюзанна была восточной красавицей, дарящей ласки и восторг. Наутро она нашла на тумбочке вместо ожидаемой благодарности записку на клочке бумаги: «Сьюзи, ты превзошла себя! Столько страсти в один вечер, что я собираюсь на работу, изнемогая от усталости! Прости, что не оставил тебе ни одной купюры. Надеюсь, ты не сильно огорчишься, но я на мели. Как-нибудь отблагодарю тебя за все по двойному тарифу! Детка, ключ оставь под ковриком, постель можешь не застилать. Люблю, целую! Твой раб и покорный слуга Супермен!».
Разочарованная, но не поникшая духом, Сюзанна приняла душ, накрасилась и в том же платье, что и вчера, поехала на маршрутном автобусе в пиццерию просить у Льва прощения и клясться в любви до гроба.
— Не знаю, что на меня нашло, любимый, — покорно и робко говорила она, а на щеках играли светоотражающие блестки румян и никакого естественного стыдливого румянца, — я не в праве давить на тебя и заставлять подчиняться моде и стандартам высшего круга. Ты, конечно же, можешь диктовать свои правила и, скажем, ездить на работу на спортивном велосипеде! — она засмеялась, но сразу же прекратила ерничать, опасаясь, как бы ее стремительный путь к заветной цели не стал хождением по острию бритвы. — Забудем вчерашний разговор и не будем обижаться по пустякам! Я буду любить тебя и без «Мицубиси» в гараже, и на твоей скрипучей неудобной кровати, пока ты сам не изволишь внести максимум комфорта в нашу жизнь! В нашу, потому что нас связывает любовь, и мы должны быть вместе! Скажи, ты ведь не разлюбил свою кошечку?! — она так ласково мурчала, что Лев снова поддался искушению и заключил ее в объятия.
«Покуда ты мне не мешаешь и не действуешь на нервы» — подумал он, а вслух сказал: «Ну, разве можно не любить красавицу фотомодель?».
Их восторженным объятиям помешали приближающиеся шаги.
Владислав и Анастасия держались за руки и сияли от счастья, которому Сюзанна могла только позавидовать. Она рассмотрела их с ног до головы каждого, отмечая, насколько хорошо сложен Владислав, насколько молода и нежна кожа Анастасии, и ее снова начало пробирать до самых костей чувство леденящего омерзения ко Льву, несопоставимому с его младшим братом, но она не подавала виду и мастерски играла свою роль.
— Я так и думал, что мы застанем вас здесь, — воскликнул Владислав и влюбленными глазами посмотрел на свою прекрасную спутницу, и ее щеки вспыхнули неподдельным румянцем. Лев тоже смотрел на нее. С досадой, завистью и сожаленьем, удивляясь, что упустил ее, как золотоискатель бесценный самородок. — Мы хотим пригласить вас на нашу свадьбу! Мы с Анастасией будем рады вас видеть, — он протянул брату конверт с пригласительной открыткой, и они обнялись — Сюзанна и Анастасия лишь обменялись глубокими взглядами. Льву не оставалось ничего иного как поздравить брата и предложить распить бутылку вину в честь такого знаменательного события, но Владислав отказался, зная, что Анастасия терпеть не может Сюзанну, да и он сам терпел ее присутствие только из-за брата.
Сюзанна признавала свою ошибку, что сделала опрометчивый выбор, и Лев Зольтеман каждым неряшливым словом, обращенным к ней, своей манерой распускать павлиний хвост и не принимать во внимание ее прямых, озвученных в лестной форме желаний, подталкивал ее к принятию немаловажного решения. Оскорбленная до глубины своей черной, как глубокая бездна, души Сюзанна негодовала от возмущения быть обыгранной простой, безыскусной во всех понятиях девчонкой. Она не находила лучшей возможности исправить положение, чем избавиться от Анастасии посредством безжалостного метода, испробованного ею несколько раз, — дорожно-транспортного происшествия. Затем можно было бы полностью переключить свое внимание на Владислава: утешить, соблазнить, рассказать о мнимом раскаянии в столь открытом проявлении своих чувств к нему, и отпраздновать победу где-нибудь в Чили или в Перу, о которых так увлеченно отзывался Владислав в день их знакомства.
В войне все методы хороши, считала Сюзанна, и даже низкие и недостойные поступки, расплатой за совершение которых могло бы стать тюремной заключения на пожизненный срок. Она верила в свою безнаказанность — ее хитрый план срабатывал дважды, если не брать во внимание, что Льву повезло больше, чем Алексу, и он остался жив.
Сюзанна вынашивала новый замысел расправы над неугодными: Лев как полное ничтожество не интересовал ее больше, об него и руки марать не хотелось, а вот Анастасия злила, и переехать ее худощавое тельце до хруста костей черной «Шкодой» стало навязчивой идеей, не дававшей Сюзанне думать ни о чем другом. Она устроила слежку за Анастасией, чтобы безукоризненно организовать несчастный случай и ничем не выдать себя.
До чего же удивилась Сюзанна, узнав, в какой глуши воркуют ее голубки. Смерив презренным взглядом небольшой сельский дом, она недовольно фыркнула и надавила на газ серебристого «Лексуса», позаимствованного на время у приятеля, — незамеченной стоять посреди пустынной улицы не получилось бы.
Вдоль низеньких заборов паслись гуси, в поле стадо коров гнал мальчишка пастух, и вся эта деревенская картина удручала Сюзанну своей незамысловатостью. «Цивилизация сюда еще не дошла, — думала она, — как к африканским племенам, не знающим, что такое ванна, Интернет, театры и неоновые огни вдоль ночных асфальтированных дорог. Ну и глушь!» Сюзанна наматывала круги вокруг поселка, но Владислав и Анастасия, будто знали о ее плане, и днем редко выходили за калитку. Они наслаждались приятным обществом друг друга под тенью сада. Владислав натянул гамак между двумя яблонями, и они в обнимку раскачивались в нем, по очереди читая по станице сонеты Уильяма Шекспира. По вечерам они вдвоем поливали огород, рыхлили грядки, пололи сорняки, а потом до полуночи гуляли вдоль берега под высокими ясными звездами, но там Сюзанна не смогла бы «случайно» наехать на Анастасию. Три дня Сюзанна мучилась от жары, но не отступала. Она купила бинокль и следила за домом Анастасии из заброшенной полуразваленной фермы с раннего утра и до позднего вечера, но никаких закономерностей так и не обнаружила: один раз Владислав с Анастасией съездили в супермаркет, дважды, но в разное время шли по тропинке к мусорной свалке. Ничто не способствовало воплощению плана Сюзанны в реальность. «Нужно найти способ и выманить эту парочку в город, иначе мне еще долго придется здесь куковать, а мне это все уже порядком надоело!» — размышляла она и решила привлечь Льва: кто как ни Лев может пригласить брата в кино, например!
Свое отсутствие Сюзанна объяснила съемками и плотным графиком. Лев не имел оснований не верить ей и все воспринял за чистую монету. Сюзанна вновь окутала его ласками, жадной страстью, и сама разгорячилась от глубокого блаженства, соблазняя и соблазняясь. Срывая с него рубашку, она отрывала пуговицы, и они с глухим шорохом закатывались под кровать. В ее грубости Лев находил то, чего ему не хватало в других женщинах — стервозность, азарт, умение быть разной, непредсказуемой и всегда первоклассной любовницей.
Сюзанна отдавалась как в последний раз. Рыжие пряди прилипали к лицу, влажному от пота, с губ срывались хриплые выкрики и бессвязные звуки, а зеленые глаза виднелись лишь через узкие челочки, обрамленные ресницами. Тогда Лев еще не подозревал, что вся эта пылкость — дань амбициям и плата за его роль в неудачном проекте. Она не требовала, но, лежа с закрытыми глазами и тяжело дыша, лепетала что-то о братской любви, о том, что Владислав, вероятно, скоро уедет, о новинках кино и о том, как бы ей хотелось съесть стаканчик попкорна с сыром.
— Мы бы могли сходить вечером в кино, если хочешь, — предложил Лев, не видя в этом ничего дурного.
— В кино? — будто бы удивилась Сюзанна.
— Хочешь вдвоем, а можно и позвать Владислава со Зла… с Настей.
Сюзанна с превеликой радостью приняла это предложение, и дело оставалось за малым — дождаться известия о согласии Владислава и действовать по обстоятельствам.
Конечно, у нее были сомнения, что Анастасия воспротивиться, но Сюзанна утвердилась в мысли, что Владислав, с утра до ночи любуясь лишь стадами коров на лугу, непременно должен захотеть развлечься и уговорит Анастасию составить ему компанию.
Спустя несколько часов Лев позвонил Сюзанне и поставил в известность, что Владислав и Анастасия приедут к кинотеатру к шести вечера. Она трепетала от предвкушения броситься в объятия Владислава и старательно утешать его горе. Ей хотелось как можно скорее поздравить себя с очередным успехом, распить бутылку шампанского и на счастье разбить бокал вдребезги. Буря разразилась в ее сознании, и потребовалось время, чтобы остыть и прийти в себя для рассмотрения мельчайших деталей убийства, которое обязательно всем должно было бы показаться несчастным случаем.
Ее помощница «Шкода» стояла в одном из загородных гаражей, принадлежащем бывшему фотографу Сюзанны. Он за ненадобностью вручил ей ключи, после того как другой любовник Сюзанны пригнал ей краденый автомобиль. «Шкоду» она сначала собирались продать, но не решалась, опасаясь, что ее обвинят в угоне, и так «Шкода» практически все время стояла без дела.
В районе гаражей редко можно было встретить кого-либо, так как основная их часть пустовала. Владельцы автомобилей обычно выгоняли машины утром, ехали на работу, а поздно вечером загоняли машины назад. Нужно было всего-навсего правильно рассчитать время и обезопасить себя, не попавшись никому на глаза.
Сюзанна немного беспокоилась, ведь сбить человека при свете дня значительно опаснее для нее, чем поздним вечером либо же ночью, но не отступала от намеченных целей и тщательно вымыла салон, старательно протирая все места, где могли быть ее отпечатки пальцев. Она готова была пожертвовать «Шкодой» и оставить ее на стоянке после убийства Анастасии, а для себя приготовила перчатки, парик и сменную одежду. Проверив надежность загрязнения номеров, Сюзанна выехала из гаража. Если бы еще ее «Шкода» ездила не на бензине, а на воздухе, то Сюзанне меньше довелось бы переживать из-за боязни разоблачения, но необходимо было наполнить бак бензином и только потом занять выжидающую позицию недалеко от кинотеатра.
Дело было сделано. Сюзанна в очках и в парике совершенно не походила на себя и нервно поглядывала на часы, ожидая прибытия автомобиля Владислава. Но ее план был обречен на провал — она не предугадала, что Владислав припаркуется у соседнего магазина и у нее не будет возможности даже набрать скорость. Безумное желание заполучить Владислава вместе с его мужественной внешностью и деньгами, как его собственными, так и наследством отца, все-таки заставили ее выехать на проезжую часть и, сконцентрировав все внимание на Анастасии, сделать все, чтобы если не убить ее, то покалечить.
Все произошло очень быстро. Владислав, заметив угрозу, как здоровью Анастасии, так и своему, резко дернул любимую за руку и увлек в сторону. Они откатились по тротуарной плитке и отделались лишь легким испугом, синяками и ссадинами, а черная «Шкода» протаранила несколько автомобилей и неуклюже скрылась за поворотом.
— Вот черт! — Сюзанна била по рулю, шипя от ярости. — Иногда легче застрелить, чем пытаться подстроить несчастный случай! Лучше бы я всадила ей пулю в голову прямо в кинотеатре! Нет, нет… Соберись, Сюзанна! Ты обязательно что-то придумаешь, а сейчас успокойся!
Сюзанна припарковала «Шкоду» у торгового центра и торопливо скрылась в толпе. В туалете она переоделась, личные вещи сложила в пакет и приклеила его на скотч под одну из раковин. Как ни в чем не бывало, она пошла к кинотеатру изображать удивление, округлять глаза, ахать и охать, вопреки бушующим эмоциям, которые тщательно прятала за своей любимой маской роковой женщины.
_______________
Глава ХХХVIII
К счастью ни Владислав, ни Анастасия сильно не пострадали. Они оглядели друг друга, убеждаясь, что им повезло. Владислав успокаивал — Анастасия молчала. Ее коленки со ссадинами как у школьницы и покрасневший от удара подбородок дрожали, а сильные и нежные руки унимали ее дрожь трепещущими объятиями. Их обступили случайные прохожие. Кто-то предлагал влажную салфетку, кто-то — вызвать карету скорой помощи, а Владислав решил немедленно обратиться в полицию, и вскоре машина с сине-красными лампочками припарковалась напротив кинотеатра.
Возникшая шумиха привлекла внимание и Льва. Он в полном одиночестве стоял у афиши, ожидая, когда же соберутся остальные, но ни Сюзанны, ни Владислава с Анастасией так и не было. Приглядевшись внимательнее к происходящему внизу ступеней, Лев сразу узнал брата и, опираясь на трость, поспешил к нему. — Что произошло? — проталкивался он через кольцо, образовавшееся вокруг Владислава, Анастасии и полицейских.
«Это была черная «Шкода» — продолжал Владислав. «Посмотрите, что она сделала с моей ласточкой — вклинился в разговор мужчина, разводя руками, — я требую разыскать нарушителя, и пусть он заплатит за все по закону. Носятся по городу как сумасшедшие!». «Подождите! Говорите не все сразу. Вы случайно не запомнили номера?» — спросил капитан у Владислава. «Номера были намеренно замазаны грязью, — ответил он, — я не смог разглядеть ни единой цифры, но я четко видел женщину за рулем. У нее черное каре, — вспоминал Владислав мгновенный эпизод, врезавшийся в его память, — из-за солнцезащитных очков не думаю, что узнал бы ее, но у меня нет сомнений, что за рулем сидела женщина».
— Слава Богу, она нас не задела! — Владислав протянул брату руку, и они обнялись.
Капитан продолжал задавать вопросы. Водители протараненных автомобилей ждали своей очереди, не расходились и свидетели, а общая масса любопытных рассосалась так же быстро, как и устроили посреди тротуара непреодолимый барьер для пешеходов.
Анастасия впервые после неудачного романа смотрела на Льва с полным равнодушием. С величавым обыкновением, но сутулый из-за травмы позвоночника, съежившийся под модной рубахой, продуваемой летними порывами суховея, Лев казался ей совершенно непривлекательным, и даже его чувственные губы поблекли в ее глазах. С ней был настоящий мужчина. Владислав не менял своего отношения к ней, заполучив ее любовь, оставался нежным и ласковым, и его Анастасия полюбила всем сердцем и душой до того, как в единое целое сплелись их тела, а Лев лишь играл в любовь, хоть ею и был наказан.
— Что у вас тут стряслось? — раздался высокомерный голос Сюзанны и отвлек Анастасию от мыслей, далеких от черной «Шкоды».
Высокая и стройная, с наглой, как всегда, улыбкой, Сюзанна блистала массивным ожерельем, привлекающим внимание абсолютно всех к откровенному декольте. Она уверенно держалась на высоких каблуках, и ее туфли в камнях, отражая солнечные лучи, сверкали, ничуть не уступая ожерелью.
Лев увел ее в сторону, чтобы не мешать полицейским выполнять свою работу.
— Подумать только! — Сюзанна причитала в ответ на пояснения Льва. — Опять черная «Шкода»! Бедненький Владислав! Его хотели убить! Но кто? Кому он перешел дорогу? А ты с Алексом? Что вас троих объединяло, если один и тот же автомобиль преследует вас?
— Мне и самому хотелось бы знать, кто за всем этим стоит и кому я обязан этой тростью.
Не нравилось Сюзанне, что Владислав вызвал полицию, тем более что Анастасия жива и здорова, и вмять ее в асфальт не удалось — результата нет, а неприятности могут появиться. Поспешно обдумывая ситуацию, Сюзанна пришла к выводу, что ее запросто могут раскусить, если найдут хоть малейшую зацепку. Но что может ее выдать? В салоне чисто, никаких отпечатков; парик, очки, перчатки и сменное платье вряд ли обнаружат так скоро, а на следующий день она могла бы их вернуть и уничтожить. На этот раз Сюзанне изменяла уверенность, и она опасалась угрозы наказания.
Следующим утром ее опасения только усилились. Полиция упорно занималась восстановлением картины вчерашнего вечера: опрашивали работников заправок и СТО. Об этом ей рассказывал Лев, как и Владислав, заинтересованный в поимке водителя «Шкоды».
Сюзанне хотелось сбежать, так же как и после наезда на Алекса и Льва, но она больше беспокоилась о желании заполучить часть наследства Зольтемана, чем о собственной свободе. «Если считать неудачу знаком свыше, то так уж и быть я выйду замуж за этого никчемного Льва! Старуху и эту тихоню пока оставлю в покое. Пусть улягутся страсти, и я найду другой способ избавиться от этих нахлебников! Я переиграю их всех! Наследство Зольтемана будет моим!»
Пакет с личными вещами Сюзанна благополучно забрала — его никто не заметил — и уничтожила, спалив дотла дома прямо в ванной. Одной проблемой стало меньше. Думала-гадала она теперь над тем, как заставить Льва поторопиться со свадьбой. Терять его было бы непростительной глупостью. Он оставался единственным, кто мог привести ее на шаг ближе к мечте, и она нашла верный способ оказать на него давление:
— Мой любимый львенок, твоя кошечка беременна! У нас будет ребеночек! — объявила она и попросила как можно скорее сыграть свадьбу, потому что ей не нравится, как выглядят невесты в свадебных платьях поверх округлившихся животов.
Льву не оставалось ничего другого как согласиться, и они подали заявления в Загс. Сюзанна предоставила липовую справку о беременности, и свадьба со Львом должна была состояться на неделю раньше, чем свадьба Владислава с Анастасией. Лев поставил Сюзанну перед фактом, что свадьба пройдет без пафоса, и загнал ее в строгие рамки, назвав ту сумму, которой он располагали мог без ущерба финансовым вопросам пиццерии потратить на свадебный банкет. Была у Льва и идея объединить две свадьбы — так можно было бы собрать гостей одни раз и сэкономить значительную часть денег, но Сюзанна отказалась. «Не хочу, чтобы меня сравнивали с Настей, — ответила она Льву на это предложение, — на каждой свадьбе должна быть только одна невеста. На своей свадьбе я хочу быть королевой!»
Подготовка к свадьбе вытеснила другие мысли. Как много нужно было успеть и ничего не забыть: фотограф, видеосъемка, тамада и веселые конкурсы, диджей и живая музыка, живые цветы для украшения зала, лимузин и многое другое, от чего у Сюзанны кругом шла голова. Проблема была в денежном ограничении, а так хотелось удивить подружек! Сюзанна вынуждена была в чем-то себе отказать, и ее выбор пал на место торжества — пригласить всех в наилучший ресторан оказалось не по карману. Хорошо, что Лев не слесарь на угольной шахте, а владелец популярной в городе пиццерии, и Сюзанне пришло в голову сыграть свадьбу там. Ей, конечно, хотелось бы больше роскоши и пространства, но она принесла в жертву кусочек своей мечты, в надежде, что в будущем ей все равно все будут завидовать.
Возле Загса приезда молодых поджидали многочисленные друзья и родственники: Николай Зольтеман с супругой, Владислав с невестой, двоюродная тетушка Зоя. Никто и подумать бы не мог, какой начнется скандал, но прежде Сюзанна показала себя во всей красе.
Она вышла из лимузина ослепительно красивая, расправила плечи и держала спинку ровно как балерина, шла медленно, сжимая обеими руками свадебный букет. Ее лицо, накрашенное профессиональным визажистом, обрамленное пышными заплетенными рыжими волосами, украшенными диадемой и фатой, излучало неподдельную радость. Она смотрела на собравшихся и представляла, как простой народ кланяется императрице, будто ожидая, что перед ней вот-вот кто-то упадет на колени, и этому примеру последуют остальные. Сюзанну распирало от чувства величия. В ее зеленых колдовских глазах можно было бы прочесть, что она выходит замуж по любви, но никто не знал, что именно любовь к богатству делает ее взгляд горящим, как огонь в ночи.
Посыпались поздравления. Лев и Сюзанна ожидали своей очереди скрепить узы браком, как к Загсу подъехал полицейский автомобиль. Втайне ото всех испуганная, Сюзанна застыла на месте, не зная, чего ожидать. «Только не портите мне свадьбу», — мысленно умоляла она, глядя, как тот же капитан, которого она уже видела у кинотеатра, направлялся прямиком к ней, ведя за собой двоих подчиненных.
Предвкушая свадебную церемонию с превеликим удовольствием, хоть она и должна была пройти с меньшим размахом, нежели хотелось бы, Сюзанна и вообразить не могла какую огласку приобретет ее свадьба, и что пятно позора со своей совести ей не смыть так же легко, а следы крови с вмятого бампера. Все пошло против ее воли.
Николай Зольтеман смерил ее взглядом, не скрывая недовольства, если не сказать презрения, на которое у него тогда еще не имелось более веских причин, чем антипатия, проявившаяся прошлым летом, но не ослабевшая ни на долю за год. От одного его взгляда Сюзанна словно потеряла дар речи, а все собравшиеся вокруг замельтешили у нее перед глазами, напоминая растревоженный муравейник.
Анастасия пользовалась б;льшим вниманием Зольтемана старшего, и вместе с Прасковьей Марковной чудеснейшим образом влияли на выражение его лица. Он, не скупясь на комплименты, хвалил платье Анастасии, та, мило улыбаясь и краснея, не выпускала руку Владислава. «Жалкие людишки!» — негодовала Сюзанна, зрительно не выражая ни малейшего недовольства.
Капитан полиции поднимался по ступеням, и с каждым его шагом, сердце Сюзанны барабанило все сильнее. У нее были все причины побледнеть от страха стать посмешищем, но косметика скрывала следы волнения.
Полина — одна из приглашенных Сюзанной подруг, задержалась, но не пропустила ничего интересного. Она обогнала полицейских и с романтической чуткостью, которая брала за душу, поздравляла молодых. Сюзанна прослезилась, и Лев ошибочно предположил, что ее растрогали ласковые восторженные взгляды подруги и незатейливые, но искренние пожелание, исходящие из самого сердца.
Вокруг собралось немало людей. Приглашенные на свадьбу Льва и Сюзанны десятки уважаемых в городе семейств: фотографы, владельцы магазинов, ресторанов, депутат городского совета, директор труболитейного завода, и все с женами, жены с мужьями или с любовниками. Будь у Сюзанны чистая совесть, она бы целиком и полностью посвятила себя фотосессии со всеми, с кем нужно поддерживать дружеские отношения, она же стояла, как столб вдоль дороги, и ждала, будто смертного приговора, первых слов капитана.
После извинений и рукопожатий, он попросил Сюзанну проследовать за ним, ничего не объясняя. Его строгий вид насторожил Сюзанну и поверг в шоковое состояние. Воображение рисовало мрачные картины: наручники, сирена, решетка, суд, камера и пожизненный срок. «О, Боже, что я наделала! Я не хочу просидеть всю жизнь в тюрьме!» — думала она, озираясь на своих гостей. Они перешептывались, и Сюзанна улавливала обрывки фраз: «Что здесь делает полиция?», «Куда они уводят ее?», «Полиция!». Николай Зольтеман тоже перешептывался со Львом: «И что бы это все значило?».
— А это мы сейчас выясним, — Лев не устоял на месте и торопливо спускался вниз, но его скорость сдерживала боль в пояснице, и он пропустил часть разговора с теми же извинениями, о которых он уже слышал.
— Мне легче было бы вас задержать при других обстоятельствах, — говорил капитан, — но только сегодня все части мозаики сложились воедино, и я вынужден помешать вашей свадьбе. Думаю, вы догадываетесь, что полиции удалось распутать клубок, совершенных вами правонарушений. Вам грозит срок за преднамеренное убийство Алекса Виланова. У нас есть показания администратора отеля — он опознал вас; на передней фаре черной «Шкоды» обнаружена кровь, и экспертиза подтвердила, что она принадлежит именно Виланову; также вы плохо отмыли и следы крови Льва Зольтемана; ну и самое главное, то, что вывело нас на ваш запутанный след, — он достал из кармана прозрачный пакетик с камнем размером в половинку рисового зернышка, — это камень выпал из ваших шикарных туфель, в которых вы были в день ДТП у кинотеатра. Мы нашли его в салоне «Шкоды».
— Нет! — запротестовала Сюзанна. У нее открылось второе дыхание, и возмущение превысило раскаяния. — Камень! Вы не можете обвинять меня во всех грехах, махая у меня перед носом каким-то камнем! Я что, одна хожу в туфлях с камнями Сваровски? Это ничего не значит! Этот камень мог выпасти из чего угодно! С чего вы взяли, что я имею хоть малейшее причастие к тем, происшествиям, которые вы мне приписываете? Это неслыханно портить свадебный день столь гнусными обвинениями!
— Я бы не стал напрасно вас обвинять, и кроме этого камня у нас есть и ваши туфли. Я получил разрешение на обыск вашей квартиры… после того как главный менеджер торгового центра предоставил нам интересное видео…
— Вы рылись в моих вещах? Я из дому, а вы… проникли… да, как вы могли! Я буду жаловаться на вас прокурору! Я знать ничего не знаю, о черной «Шкоде»! Она не моя! Мало ли кто потерял камушек — и еще неизвестно где именно вы его нашли, — а вы уже рады стараться обвинять и портить людям праздник! А насчет торгового центра — да, я там была! Но ведь это не преступление!
— Я вынужден сопроводить вас в отделение, — сухо заявил капитан.
— Сюзанна… — Лев долго переваривал услышанное и, наконец, смог произнести хоть слово.
— Это недоразумение! — кричала Сюзанна. — Я не виновата! Зачем мне было убивать Алекса?! А калечить тебя?! Нет… — она убедительно смотрела в глаза Льва, в надежде, что он поверит ей и помешает полицейским увести ее, тем самым сорвав свадьбу.
— Но ты ведь была с Алексом накануне несчастного случая… или убийства, — поправился Лев. — Вы оба предали меня! А я— идиот, продолжал с тобой спать…
— И что? Да, я встречалась с Алексом у тебя за спиной, но зачем мне было его убивать? Не говори глупости!
— Собственно говоря, я не хотел портить вам этот знаменательный день, и намеренно отвел вас, Сюзанна, чтобы объяснить ситуацию. Если вы все еще хотите скрепить узы браком и предстать перед судом с кольцом на безымянном пальце, то мы можем сопроводить вас для торжественной части во дворец бракосочетаний, но потом вы отправитесь прямиком в отделение, а не праздновать. Но это лишь в том случае, если Лев Зольтеман по-прежнему готов на вас жениться, и его не пугает тот факт, что именно вам он обязан долгими месяцами реабилитации после того, как вы безжалостно чуть не лишили его жизни.
— Любой адвокат докажет мою невиновность, — не успокаивалась Сюзанна, — обвинение сшито белыми нитками! Подумаешь, камень! Даже если на моих туфлях и не хватает камня — это не повод утверждать, что он выпал в салоне «Шкоды». — Как бы там ни было, но свадьбы не будет, — с твердой решительностью в голосе произнес Лев. — Увозите ее, капитан, и пусть суд вынесет ей справедливый приговор.
— Как ты можешь, Лев, — Сюзанна упала перед ним на колени и со слезами на глазах припала к его руке, — я ведь люблю тебя, и у нас скоро родится ребенок. Ты должен верить мне! — Она целовала его руки, повторяя: «не давай им забрать меня — я не виновата».
Лев ей не верил. Боль, испытанная им на больничной койке, и осознание полной никчемности тогда, когда его кормили с ложечки перетертыми супами, когда Анастасия заботилась о нем так, как никогда не заботилась о нем Сюзанна, все это всплыло в его сознание как дохлая рыба на поверхности воды после рук нечестивых браконьеров.
— Я позабочусь о нашем ребенке — не волнуйся, но наша свадьба не состоится, — Лев был непреклонен.
Сюзанна встала:
— С тебя будут смеяться! Тыкать пальцем! Мы все организовали: пригласили гостей… Это ведь страшный позор…
— Особенно для тебя. Что скажут о тебе подружки? Какие новые скандальные фото облетят весь Интернет? Кого ждут серые стены и непривлекательная одежда? Это ты опозорилась, Сюзанна, а я выйду чистым из воды, пока твоя грязная репутация не испачкала мое имя.
— Будь ты проклят, Лев! — она начала колотить его кулаками по груди, а черные потеки слез и туши испортили безупречный макияж, как один единственный камушек — ее дальнейшую жизнь.
— Уводите ее, — приказал капитан, и Сюзанну в пышном свадебном платье посадили на заднее сидение грязного полицейского «Бобика».
Она не стала унижаться и продолжать умолять Льва сжалиться над ней, настаивая на своей невиновности. «Меня отпустят! — уверяла она себя, оптимистично веря, что из-за камня от туфель ее не посадят за убийство. — У меня есть друзья — они не оставят меня в беде», — размышляла она, не зная всего того, что говорили за ее спиной ею же приглашенные на свадьбу гости.
Развязав удушливый галстук, Лев поднял глаза наверх. Владислав с Анастасией уже спускались к нему.
— Поздравьте меня — я снова холостяк! И почему наша полиция так долго расследует дела — не пришлось бы выбросить кучу денег на ветер, а теперь еще и неизвестно как я буду смотреть в глаза отцу и всем остальным. Но одно я знаю точно — я был полным дураком, — он с натянутой улыбкой утонул в бирюзе обеспокоенных глаз Анастасии. — Сюзанна преподала мне хороший урок.
______________
Глава ХL
Анастасия опустила глаза, застыв в нерешительности: утешать Льва или держаться с ним отчужденно? Душевная доброта и наивность вопреки причиненным Львом страданиям сделали свое дело — милосердия и сострадания Анастасии не занимать, и она вгляделась в самые отдаленные уголки своей души, чтобы без колебаний протянуть Льву руку дружественной помощи и поддержки.
Между ними не должно быть вражды, обид и неясностей — Владислав женится на ней, и Лев будет для нее другом и братом. Да, он повел себя непорядочно по отношению к Анастасии, но разве его не наказала судьба и за бесстыдное совращение и овладение Анастасией вопреки ее нежеланию, и за то, что он играл ее чувствами и бросил как надоевшую игрушку? И даже за неосмотрительность в выборе спутницы жизни он наказан громким скандалом, и пройдет не один год, пока эта шумная история не уляжется на дно обсуждаемых городских страстей. — Лучше поздно, чем никогда. По крайней мере, ты не успел на ней жениться, — с сожалением, придающим голосу еще больше нежности и сочувствия, Анастасия коснулась его локтя, но не решалась обнять и приласкать как обиженного школьника, новичка, над которым насмеялись жестокие бессердечные сверстники. — У тебя впереди целая жизнь — не раскисай.
— Это Сюзанна сбила меня, — тихо и отрешенно сказал Лев.
— Мы слышали, — Владислав, похлопывая брата по плечу, обнял его, — похоже, она еще хуже, чем казалась. Но все хорошо, что хорошо кончается. Ты жив, и это самое главное.
— Я не понимаю, что я сделал ей плохого, чем заслужил такое жестокое отношения. Что за безумные идеи вертелись в ее голове: чем мешал ей Алекс, а ты?
— Сюзанна все отрицала… — робко заметила Анастасия, — что если она и впрямь не виновата, и тот камень вовсе не из ее туфли?
— Когда я лежал в больнице, уже тогда следователь интересовался Сюзанной. Ее подозревали в убийстве Алекса, но не было никаких улик, а теперь появилась «Шкода» с недомытыми пятнами крови, и, как ни странно, любовь к шикарной дорогой обуви Сюзанну и погубила. Если бы не ее блестящие туфли, то я бы сейчас женился на убийце, на женщине с явными психологическими отклонениями.
— Да, сначала пыталась убить, потом выйти замуж, — Владислав лишь покачал головой.
Подошел Николай Зольтеман и вопреки нахлынувшему беспокойству сдержанно заговорил о случившемся:
— Никогда не нравилась мне эта Сюзанна, — он оглянулся на приглашенных гостей, — в какое глупое положение она нас поставила: что же теперь делать?
— Объявить, что свадьбы не будет. Что же еще? — ответил Лев, не задумываясь. — Я возьму на себя эту заботу и лично извинюсь перед каждым. Неудобно как-то получилось. Минуту назад я думал сбежать отсюда, сгорая от стыда, но… благодаря вам всем, — он перевел дыхание, и в его холодных помутневших глазах блеснули слезы, — я нашел в себе силы. Что бы я без вас делал? Отец! — он обнял его, — я знаю, ты злишься, но не показываешь вида. Я заслуживаю любой критики с твоей стороны — ругай меня — я был настоящим балбесом!
— С этой минуты ты сам себе строгий критик. Но ты мой сын, и я желаю тебе только добра, и я уверен, что в будущем ты еще порадуешь нас всех своими успехами! Можешь рассчитывать на мою помощь.
Лев собрался с мыслями и повернулся к Анастасии:
— Златовласка, — он взял ее за руку, поднес ее к губам и поцеловал, — я раскаиваюсь. Если бы можно было вернуть время назад, я бы ни за что не обидел тебя, не прикоснулся бы даже пальцем. Мне стыдно за свои поступки, и я жалею, что сам отрекся от тебя. Я боялся любить твою светлую душу, потому что моя черная… Была. Но, возможно, благодаря тебе, я изменюсь, и найдется еще одна милая девочка, которая полюбит меня — хромого неудачника. — Анастасия молча опустила взгляд.
— Брат, — они снова обнялись, — я завидовал тебе с самого детства. Но ты не представляешь, как счастлив, что ты у меня есть, и что ты такой правильный, умный и способный, что мне есть, с кого брать пример! Я буду равняться на тебя, чтобы с гордостью носить нашу фамилию!
— Ты меня растрогал. Прекращай это дело!
— Прасковья Марковна, — Лев не забыл и о бабушке Анастасии, — вам отдельная благодарность: за Настеньку! Простите и вы меня, если обида, причиненная Насте, болью отразилась и в вашем сердце, а я думаю, что так и было. Я признаю, что виноват.
Прасковья Марковна, не кривя душой, без притворств и не под влиянием эмоций распростерла свои объятия для него — давно прощенного ею человека, воспринимаемого так, словно он её родной внук. С первой минуты появления полиции она остолбенела от удивления — значимый день в жизни молодых могли испортить, а теперь понимала, что этот день пусть и не для всех, но все-таки значимый, отнюдь не испорченный, и он не только положит начало переформированию внутренних качеств Льва Зольтемана, но и повлечет за собой другие перемены.
Поборов волнение, Лев во всеуслышание заявил, что Сюзанна подозревается в убийстве его друга Алекса Виланова, и что он счел целесообразным не жениться на ней, позволив полицейским не дожидаться конца торжественной церемонии и сразу увести Сюзанну в отделение и заключить ее под стражу. Голос Льва звучал уверенно и громко, но от волнения дрожали руки. Он принес свои извинения гостям, фотографу, оператору видеосъемки, тамаде, диджею, музыкантам и даже работникам Загса, и, не вдаваясь в подробности, без особой связи и ораторского таланта озвучил причины срыва свадьбы.
Остаток дня Лев провел в полном одиночестве, спрятавшись ото всех за стенами однокомнатной квартиры, столь немилой ему ранее и нисколько не смущающей со временем. К новой переоценке ценностей приводили долгие часы раздумий. Так же как и в больнице после осознания, что чудом остался жив, так и теперь, уяснив простую истину, что искал в женщинах лишь утех, не ценил дорогое, восхищался ничтожным, мелочным и недостойным внимания.
На город спускались душные сумерки, загорались разноцветные вывески, и улицы окутывал неоновый свет. Иным видели вечер Анастасия и Владислав, прогуливаясь вдоль песчаного берега смиреной реки. С какой досадой Анастасия вглядывалась в покрасневшую полоску над полем, где только что утонул золотой полукруг, — таких закатов нет ни в одном городе! Мимолетные сомнения терзали ее счастливую душу, но если выбирать между одиночеством в раю и любовью в большом городе, то Анастасия выбирала любовь.
Владислав, разделяя ее склонность к деревенской жизни, иногда заострял внимание на бытовых условиях — ему было бы в тягость каждый день топить печь, купаться зимой в корыте, но если провести водопровод, газ и паровое отопление, пристроить пару комнат, поднять потолок и сделать капитальный ремонт, было бы другое дело. Но, опять же, он не мог бросить туристическое агентство навсегда и всецело посвятить себя тихой размеренной деревенской жизни, сменить на огород престижный офис, на погреб с картошкой и банками с закупоркой — возможность зарабатывать большие деньги интеллектуальным трудом. Анастасия и Владислав пришли к обоюдному согласию и решили, что будут жить в столице, но обязательно купят дачный участок и построят по своему проекту дом, куда будут ездить на выходные.
Сельский дом Анастасия полагала продать, и Владислав, вспомнив о брате, предложил Льву подумать, не хотел бы он жить за городом. Конечно, без финансовых вложений не обойтись, да и добираться из деревни в город на маршрутках, которые ездили один раз в час, неудобно, но занятость и новое увлечение Льву было необходимо как глоток свежего воздуха, и он, недолго думая, согласился.
Со стороны отца возражений не последовало, но он настоятельно рекомендовал не въезжать в дом до окончания ремонта и не торопиться сделать все и сразу. Николай Зольтеман изменил свое мнение о старшем сыне и отмечал, что он все же не лишен живого ума и не боится трудностей. Рвение заниматься делом подняло Льва еще одну на ступень выше в скептических и требовательных глазах отца. Он уже не сомневался, что Лев достоин уважения, но рассчитывал в ближайшем будущем увидеть в нем и свое отражение солидного, преуспевающего человека, занимающего почетное положение в обществе и обеспечившего с лихвой себя и свою семью финансами.
Эпилог
До свадьбы младшего сына Николай Зольтеман с Прасковьей Марковной временно гостили в деревне: нежились в саду, поливали цветы, рыбачили на старой кладке, заросшей камышом, варили уху и нарадоваться не могли, глядя на Владислава и Анастасию, понимающих друг друга с полуслова, с полувзгляда, счастливых, беззаботных и искренних.
О свадьбе Анастасии и Владислава написали в местных газетах. Статью составил Артур — друг Льва. Не жалея красивых эпитетов и преувеличений, он с радостью осветил это событие, и статья получилась не менее яркой, чем банкет в лучшем ресторане города. Анастасия хоть и не имела пристрастий быть в центре внимания и к светскому размаху торжества, но Владислав настоял, что все должно пройти первоклассно, ведь их свадьба — событие, которое никогда не повторится! Этот день запомнился многим. Кому-то — белой каретой с белыми лошадьми, другим — классической мелодией скрипок, удивительными гирляндами белых роз, стаями голубей и красной дорожкой на ступенях у дворца бракосочетаний. Фуршетный стол с деликатесами, услужливые официанты и море шампанского тоже не остались без внимания. Но, пожалуй, самым необычным стал трогательный танец жениха и невесты. Для них спела не какая-нибудь артистка из кружка самодеятельности, а сама Ирина Аллегрова, приглашенная Николаем Зольтеманом по старой дружбе.
Обо всем этом Сюзанна узнала из газеты и медленно продолжала сходить с ума. Она представляла, что Алекс рядом с ней и говорила с ним, каясь: «Я должна была выбрать тебя, и всем было бы хорошо. Ты такой душка, что даже после смерти любишь меня. Один ты ко мне приходишь, один интересуешься, как у меня дела. Вот, был бы тогда менее категоричен и не принуждал меня расстаться со Львом, не угрожал бы, и я бы ни за что не превратила тебя в бестелесное создание. Если бы ты доказал, что лучше чем Лев, то я бы сама бросила его и не ревновала бы ни к Насте, — ох, зря ты затеял ту историю с библиотекой, — ни к той журналистке, к которой он пошел в наш с тобой номер. Из-за тебя я и Льва чуть не превратила в Каспера! Какая же я мегера, а ты такой же милый как во время наших свиданий! Ну, иди ко мне, поцелуй свою страстную кошечку!».
После медицинского осмотра и заключения специалистов Сюзанну поместили в больницу для умалишенных под усиленный контроль, лечили электрошоком и наркотическими препаратами, но состояние не улучшалось. От Сюзанны отвернулись все ее подруги и любовники, а бедные родители совсем поседели от переживаний, позора и сожалений, что не удалось вырастить добропорядочную дочь.
Николай Зольтеман с Прасковьей Марковной вернулись на дачу к тихой беспечной жизни, виноградникам и клумбам, к уединению. Лев руководил бригадой рабочих, осуществляющих его новую мечту. В планах было нечто фантастическое, и к следующему лету он хотел произвести на родных ошеломляющее впечатление!
