* * *
Вот сигареты, вот карниз,
Земля близка, земля далёка.
Когда чертовски одиноко -
Я избегаю взгляда вниз.

Глядишь - недалеко уже,
Коварная земля приманит,
И сигарета лишь оставит
Дым на высоком этаже,

Сольются звёзды и огни
Свободной и простой дорогой
К лицу убийственной и строгой
И притягательной земли.

* * *
Эта трубка была куплена мною
На развале за триста рублей:
Отпечаток запекшейся крови
Я с печалью увидел на ней.

Но торговец с козлиной бородкой
Ничего не сказал про неё,
Лишь взглянул простовато и робко,
Промолчав на сомненье моё.

Где была ты, несчастная трубка,
И чья кровь на твоём мундштуке?
Ты лежала недвижно и жутко
В помертвелой и бледной руке.

Ты лежала недвижно и жутко,
И отчайно сжимала рука
Драгоценную, милую трубку,
Что сейчас за гроши отдана.

Чей-то дух в кольцах белого дыма
Вдруг отчётливо видится мне.
Что ещё, моя трубка, сокрыла
Ты в своём ароматном огне?

Всё в истории зыбко и хрупко.
Я не твой, да и ты не моя.
Так сойдёмся же, старая трубка,
В новой искре грядущего дня.

* * *
Атмосфера разрежалась
И сгущалась снова.
Человеческая жалость
Не давала крова.
Человеческая жалость
Раздражала только.
Водочки мне дайте малость
И лимона дольку.
Водочки мне дайте малость
Или дайте слово.
Человеческая жалость
Снова, снова, снова.
Лодка трезвости дырява,
Утонула лодка.
"Данхилл", "Мальборо" и "Ява",
Пиво, ром и водка.
"Данхилл", "Мальборо" и "Ява",
Водочка и долька...
Лодка трезвости дырява...
Водка, снова, только...

Тарелки и стаканы опустели,
И с ними опустел торговый ряд.
"Скажи, у манекенов есть постели?
Не вечно же они вот так стоят".

"А манекенам не нужны постели.
Им не нужна еда, не нужен дом.
Могила не нужна. Как постареют -
Их выбросят в помойку за углом.

У них ни крови, ни души, ни сердца,
Они не видят - у них нет зрачков..."
Туманное, хмельное интермеццо,
Симфония для разума и снов.

Слова текут бессмысленно и мелко,
И лучше бы не слышать этих слов,
Смотря на опустевшие тарелки
Бесстрастными глазами без зрачков.

* * *
Сыпятся своды коринфского храма,
Чтоб в Петербурге воскреснуть опять
И с неизбежностью, поздно иль рано,
Снова позволить себя потерять.

"Ну и что, увяданье - не смерть, -
Обнимая цветок, говорил
Сизый призрак, - "Поверьте мне, ведь
Я уж много кого погубил.

Все цеплялись, всё вопли да стон...
Вы смирением нравитесь мне..."
Сигареты, бутылки и стол,
И засохший букет на столе.

* * *
Убегает чёрный путь,
Больно режет ноги сыть...
Мне б от смерти отдохнуть,
Чуточку совсем пожить.

* * *
Я не знаю, что сбудется завтра,
И не очень-то мне интересно.
Теодорих убил Одоакра.
Агамемнон убит Клитемнестрой.

Всё грядущее жизнью хранимо,
И хотя мне прошедшее ближе...

Вот развалины нового Рима.
Вот руины Москвы и Парижа.

Дуновения с Эпира,
Благородные дворяне,
Сальвадор Дали и Бог -
Всё, что было, мы теряли,
Кроме собственного мира -
Золочёного кумира
Ненавидимых дорог.

Пусть парят, коль парить им - отрада,
Пусть истомно и нежно парят.
Не зови меня братом, не надо:
Я не друг, не любимый, не брат.

Вымышляющий

Стоя подле таврических скал
В зимней буре на каменном пляже
Я заметил, как странно вальяжен
Во мгновении стынущий вал,
И в круженье серебряных бликов
Отраженья мистерий великих
И фантазий я распознал.
Этот вымысел звучен, протяжен:
Так спадает на лодки варяжьи
В зимней буре опаловый вал,
Но лишь тот, кто в движении диком
Наслаждается тенью и бликом,
Постигает секреты зеркал.

* * *
Ни дрёма, ни сон не одолеют
Того, кто не хочет спать.
Вот Козерог, пырнув Водолея,
Продолжил его пырять.

Поток из звёзд стал тёмно-багровым,
Окрасившись винной кровью,
И молоко небесной коровы
Заквасила боль коровья.

Из яви, из сна мне не вернуться,
И если глаза продрать,
Открыть глаза - ещё не проснуться,
Проснуться - ещё не встать.

Янтарно-песочный и светлый, как лунное зарево в мае,
Не надо, мой Сфинкс, не смотри на Восток,
На створы берилловых врат.
На севере диком и тёмном, серебряной вьюгой терзаем,
Как ты – неприступен и праздно-жесток,
Стоит твой седеющий брат.

И лапы его мне напомнили стены каньона -
Те лапы ночами усыпаны звёздной пыльцой,
Как мраморный кубок, чьё дно мы зовём небосклоном,
Из коего пьёт свой нектар наш небесный король.

Я был так напуган всем этим небесным величьем,
Что, храбрость забыв, отступал всё назад и назад.
Преследуем голосом вьюги, ужасным и зычным,
Стремился покинуть твой раб сей серебряный ад.

Янтарно-песочный и светлый, как мёд из всех греческих сот,
Не надо, мой Сфинкс, не смотри на Восток,
Всех ужасов льда не познавший.
На севере диком и тёмном, превыше всех южных широт,
Как ты – неприступен и праздно-жесток,
Твой брат есть, увенчанный башней.

* * *
Беззвёздной ночью так искрит окно
Каким-то всполохом случайным и небрежным,
Что ясно кажется: оно
Всенепременно быть должно
Агатом в серебре, заманчивым и нежным.

Ах, оникс в перстне лунной красоты!
В твоём сиянии я будто вижу даму,
С тобою многие версты
По тропам чистой высоты
В атласном одеянии прошедшую устало.

Её искания загадочно-чудны,
Полна корзина звёзд лазурных, жёлтых, алых…
Заря с Закатом ей родны,
Те в небесах дают балы,
Но их сестра, увы, не замечает балов.

Беззвёздной ночью так искрит окно!
Так женственно-печально это око!
Я знаю: вместе суждено
Нам впредь испытывать одно,
И в наших поисках нам равно одиноко.

Всё выше - 2006-2007, какое-то заползло на начало 2008-ого, кажется.

Упираются в землю колени.
Подниматься бессмысленно, коли
Погружают печальные тени
Все надежды в холодное море.

* * *
В чёрном небе звёзды расцветают,
Ты журчащей музыкой обласкан.
С мира позолота облетает,
И змеятся трещины по маскам.

Обтекает Млечный Путь планету,
Небосвод захлёстывают воды,
И душа, как никогда, согрета
Пением ночного небосвода.

* * *
Эллинская лира замолчала,
Скрипка и гитара - стихли тоже.
Всё замолкло, чтоб играть сначала,
Чтоб играть по-новому - но то же.

Не коснутся, впрочем, пальцы - лиры,
И смычок ладони не коснётся.
За границей времени и мира
Старая мелодия проснётся.

* * *
Опустилась ночная завеса,
Но прислушайся чуть повнимательней:
Из либрария - старый профессор
Прошуршал запылившейся мантией.

* * *
Грустно, пусто. Реки пересохли.
Сердце бьётся, но зачем - Бог весть.
И никто не слышит - стон ли, вздох ли,
Да и вряд ли кто-то рядом есть.

Кто-то был. А может, что-то было.
Кто-то слушал. Может быть, и нет.
Что-то улыбнулось и проплыло
По теченью беспросветных лет.

* * *
Имеющий глаза увидит
Сквозь темноту закрытых век
Слиянье поднебесных рек,
Стремящихся к одной эгиде,
Идея сокрушит плотины,
Все души рвения сольют -
Восстановится единый
И неслиянный Абсолют.

* * *
В небе засветился дымчатый опал,
Чёрный бог, робея, к небесам прижался.
Сколько раз в Элладе засыпал –
Столько я в России пробуждался
И знакомую гармонию искал.
Вся дорога к ней пленительно простая,
Как душа, чей свет она хранила,
Тот, который быстро зарастает
Ужасом обыденного мира.

* * *

Поплотнее глаза ты сомкни:
Мы с тобой над Москвой воспарим...
Как долины, здесь ночи и дни.
Ты туманом растёкся по ним.

* * *
На дне небес горит свеча
И дерзко затмевает звёзды...
...Я знаю: именно сейчас
Нерон воскликнул: "Слишком поздно!"

Еще Полнолуние. Это, перешепот, повторы. Очень плавно. Так и представляется прибой и лунная дорога, где-то между вратами Бофора... В обрамлении героев Эллады, получил истинный восторг.