С тех пор как в пустыне прошлого скрылось детство, я в грубую джуббу странствий решил одеться и впредь никогда не сетовал на судьбу, что, словно наездник, сидит на моём горбу. По дорогам и бездорожью меня немало погоняло её неласковое стрекало, не давая опомниться и где-нибудь остаться. То нужда понукает в путь меня, то богатство; то друзья, смеясь, увлекают меня вперёд, то фирман одиночества предписывает исход; то рукою счастья начертана вязь дороги, но калам беды на песке мне выводит строки; то пустая ложь зазывает меня, то правда; и судьба припевает бесхитростное «Йа яда!». На восходе в Фес прибудет мой караван – на закате она уже гонит его в Оман.
Но любое странствие, если умеешь слушать, как искусный красильщик, расцветит рубаху-душу. И, поистине, сыщется ль в мире дороже краска, чем беседы в кофейнях и на площадях Дамаска! Будь уверен: судьба на тебя прекратила злиться в час, когда провела сквозь врата омейядской столицы. Много слышал я слов и споров на этом свете, но запомнился мне разговор у Большой мечети. Средь густой толпы меж собою спорили двое: молодой купец, нетронутый сединою, и высокий суфий с богатою бородой, на почётном месте в которой был волос седой. Пропустил я начало спора, благо народ подсказал: о стихах и мудрости речь идёт.
